— Давай.
От робота шло тепло — мягкое, почти живое. И туман будто
расступался вокруг, я почувствовал, что одежда начинает подсыхать.
— Как твое имя?
— Кирилл. Я не спросил твое, извини…
— Не важно. Зови меня «робот». Из какого ты мира?
— Земля. У функционалов ее зовут Демосом.
— Я так и предполагал, — удовлетворенно сказал робот. — Ты
почти не шокирован и знаешь слово «робот». Ты мог прийти только из технически
развитого мира. Как ты оказался здесь?
— Я бывший функционал. Таможенник.
— Бывших не бывает. Даже если ты прервал связь с функцией,
измененная вероятность в тебе осталась.
— Измененная вероятность?
— Моя очередь задавать вопросы, — напомнил робот. — Да,
измененная вероятность. Вывернутое время. Локальный хроноклазм.
Неосуществленная реальность. Межвременная флюктуация. Это из области квантовой
физики.
— Никогда такого не слыхал, — буркнул я тоном специалиста по
квантовой физике.
— Из нашей квантовой физики. Это то, что функционалы делают
с людьми, превращая их в себе подобных. Прерывают их связь с реальностью и
придают их существованию вероятностный оттенок… Не важно. У тебя нет
достаточных знаний для восприятия теории, к тому же я и не знаю ее достаточно
глубоко. Итак, ты бывший функционал. Почему ты прервал свою функцию? Как
правило, существование функционала достаточно приятно. Любовь?
Я посмотрел в мягко светящиеся фасеточные глаза и напомнил
себе, что это чудище в какой-то мере было человеком.
— Да.
— Обычная история, насколько мне известно. — Робот мягко
коснулся моего плеча. — Функционалы с течением времени утрачивают умение
любить… и всегда недооценивают силу этого чувства. Ты полностью лишился своих
способностей?
— Нет. Они проявляются иногда. Мне кажется, что в тех
случаях, когда я стою перед серьезным выбором.
— Правильно. Ты не вернулся в полной мере в свою реальность,
Кирилл. Ты продолжаешь оставаться помехой в ходе времен. Песчинкой в океане,
которую носят волны.
— Да ты поэт…
— Был. Не важно. Ты хочешь отомстить?
— Хочу закрыть для функционалов Землю. Так же, как закрылся
ваш мир или Твердь.
— Мы закрылись по-разному. Твердь ведет войну. Мы
изолировали себя на уровне тонких структур пространства. Никто и никогда больше
не проникнет в наш мир, и мы никогда не сумеем выйти вовне.
В голосе робота была печаль.
— Я сочувствую.
— Спасибо. Не важно. Я не совсем человек и не испытываю
подлинной тоски по родине. Но мне неприятно то, что происходило во время
вторжения. Человек, чье сознание лежит в основе моего, погиб от рук
функционалов. Я хотел бы нанести функционалам урон, который помешает повторению
подобного.
— Наши желания совпадают, — пробормотал я. — Вот только я бы
еще хотел вернуться домой…
— Я должен тебя предупредить, что шансы на это исчезающе
малы.
— Я знаю.
— Тогда мы — союзники.
19
Союзники — в этом слове всегда есть элемент временности.
Союзники Второй мировой благополучно разругались, едва закончив войну, да и во
время войны уже готовились к будущему противостоянию. Советский Союз распался —
и теперь отношения между бывшими союзными республиками куда хуже отношений с
прежними врагами. Так и в обычной, человеческой жизни — часто ли мы употребляем
слово «союзник»? Друг, товарищ, единомышленник — запросто. А в слове «союзник»
будто заложен будущий раскол. Он не друг. У нас просто общие интересы. В
какой-то одной сфере и на какой-то определенный период времени.
Ох, зря Советский Союз назвали Союзом! Заложили
лингвистическую мину под будущее. А стоило хотя бы поинтересоваться, откуда
взялось слово «союзник»! Две с лишним тысячи лет назад так называли подчиненные
Риму области Италии, которые обязаны были во всем помогать Риму, но сами
никаких прав не имели…
Я вздрогнул, сообразив, что рассуждаю на тему, о которой
никакого представления раньше не имел. Способности функционала прорезались.
Значит, я делаю выбор.
Та часть меня, которая, если верить роботу, вообще к
человеческой плоти и крови не имеет никакого отношения, моя «измененная
вероятность», проснулась и любезно предлагает мне доступ к энциклопедическим
знаниям.
Я недолго колебался.
— Хорошо. Мы союзники.
— Я нуждаюсь в человеческой помощи. — Робот поднялся. — Вход
в здание открывается только для людей. Как ты видишь, я не слишком подхожу под
определение человека. Мне приходилось ждать появления людей, чтобы попытаться
войти в строение.
— Эй! — Я тоже вскочил. — Так ты уже пытался?
— Да. Иногда здесь появляются люди. Авантюристы, искатели
приключений, охотники за сокровищами. Если мне удавалось их задержать, то я
отвечал на их вопросы и предлагал совместный поход в башню.
— И много таких было?
— Шестьдесят два человека. Совпадение с количеством лет,
проведенных мной здесь, случайно. Иногда люди не появлялись три, четыре года.
Самый большой перерыв прервало твое появление — девять лет.
— Замечательно. И что они спрашивали, что ты им отвечал?
— Они задавали другие вопросы: есть ли в здании сокровища,
есть ли у нас шансы войти туда и выйти обратно. Я отвечал, что сокровища есть и
шансы — тоже.
— И все соглашались?
— У них не было выбора. Я объяснял, что не могу допустить
широкой утечки информации о себе. Они должны были идти со мной — или погибнуть
сразу. Они предпочитали идти.
— И гибли?
— Да.
— Просто чудесно! — Я уставился в безразличные стеклянные
глаза. — Ты не добрый робот, верно?
— У меня есть цель. Ты всегда бываешь добрым?
— Но я… — Я замолчал. Что «я»? Человек? Так и передо мной
человек в металлическом теле. Он не связан никакими законами, он поступает
свободно.
— Они шли сюда, зная, что рискуют и могут погибнуть. Им
хотелось приключений и сокровищ. Они получили приключения, и у них был шанс
обрести сокровища. Все честно.
— Ты и мне поставил бы этот выбор?
— Если бы ты отказался — конечно. Но ты же не отказался. Ты
сам хочешь туда попасть. Разве не так?
Логика — штука хорошая. Хоть и подлая.
