Когда до двери оставалась всего пара шагов, стекло будто
прорезала щель. Створки плавно разъехались в стороны. Ой, как примитивно, могла
бы ведь просто исчезнуть, или стечь в пол, или развернуться, как диафрагма
фотоаппарата. А тут — раздвижные двери. Купе поезда…
Я сглотнул и шагнул в вестибюль.
Было тихо и тепло. Воздух слегка дрожал, работала невидимая
вентиляция. Я невольно шарил глазами в поисках предыдущих визитеров. Что я
ожидал увидеть? Истлевшие тела, скелеты? Конечно же, ничего не было.
Я сделал еще шаг.
За моей спиной тихо сошлись створки.
— Пройдите к стойке.
Голос был тихий, вежливый, но в отличие от голоса робота —
совсем неживой. Бесполый и вежливый. Так должны говорить стиральные машины и
пылесосы.
— Иду, — зачем-то ответил я и прошел вперед.
Стойка была то ли из светлого камня, то ли из пластика,
имитирующего камень. Гладкая, ровная, никаких кнопок, вообще никаких деталей.
— Положите ладони на стойку.
Я повиновался.
— Назовите ваш мир.
— Земля. Точнее, Земля-два. Демос.
— Это правильно. Назовите вашу функцию.
— Таможенник.
Пауза. И снова так же спокойно:
— Это неправильно. Ваша связь с функцией прервана. Вы более
не являетесь функционалом.
— Нельзя перестать быть функционалом, — быстро сказал я. — Я
остаюсь измененной вероятностью.
Короткая заминка.
— Это правильно. Назовите вашу функцию.
Он что, издевается? Я посмотрел вверх, откуда раздавался
голос. Нет, тут ни юмором, ни двусмысленностями и не пахнет. Это действительно
машина без тени человеческих чувств.
— Я — функционал, не знающий своей функции.
Долгая пауза.
— Это правильно. Цель визита?
— Изучение здания.
— Это правильно. Продолжительность визита?
— Не определена, — стараясь попасть в тон, ответил я.
— Это правильно.
Неужели все так просто? Надо лишь быть функционалом — и тебя
впустят?
— Обоснование?
Я помолчал и ответил:
— Оценка целесообразности разрушения здания.
— Это правильно.
Тишина.
Я ждал, переминаясь с ноги на ногу. А где-то в недрах здания
та его часть, что умела принимать решения, формулировала вопросы.
— У вас есть возможность разрушить здание?
— Нет.
— Это правильно.
Я ждал еще вопросов — но их не последовало. Зато стойка
между моими руками разошлась. Наружу стал выдвигаться гибкий шланг с загубником
на конце. Я дернулся — но руки будто приклеились к стойке.
— Откройте рот и прижмите зубами насадку.
— Что это? — в невольной панике закричал я.
— Дезинфицирующий зонд, — бесстрастно пояснил голос. —
Стандартная процедура, для функционала не опасна.
— А для человека?
— Приводит к смерти через промежуток времени от тридцати
секунд до шести часов двенадцати минут.
Я повернул голову, отворачиваясь от покачивающегося шланга.
— Вы отказываетесь проходить дезинфекцию?
Серый приплюснутый загубник на шланге замер перед моим
лицом. Я вдруг увидел на нем едва заметные вмятины.
Сжавшиеся от нестерпимой боли зубы?
Я не вырвусь. Руки будто приклеились. Да если даже и вырвусь
— куда я денусь с подводной лодки?
— Повторный вопрос. Вы отказываетесь проходить дезинфекцию?
Интересно, это стандартная процедура по отсеву
«недофункционалов»? Или способ наказания притворщиков? Или машина спрашивает
без всякого злого умысла?
Не будучи функционалом, я умру. Способности функционала
включаются лишь…
— У меня есть выбор? — закричал я.
— Да. Вы вправе отказаться.
— Я повторно спрашиваю! — закричал я. — Есть ли у меня выбор
и важны ли последствия моего выбора для моей судьбы? Понимаешь меня, дура
электронная?
И тут же я понял, что не прав. Ощутил, как рассеянные в
стенах здания нервные узлы вспыхнули от прилива энергии, оценивая мой вопрос и
пытаясь понять его потаенный смысл. Какая там электроника, какие, к дьяволу,
жидкие оптонейронные схемы универсального робота Карк-Е с Земли-46,
воплотившего в себе личность поэта-депривиста Анатоля Ларса! Это не было ни
компьютером, ни автоматом, ни роботом, ни личностью — то, что жило в зданиях
функционалов, что поддерживало силы прикованных к ним людей, что добывало
энергию из ниоткуда и превращало информацию в энергию. Изменение сверхтонких
структур материи, переброс спина электрона из полуцелого в целое или нулевое
значение, что приводило к смене существования электрона в нашей реальности из
вероятного на невозможное или недопустимое. Элементарные частицы материи
превратились в элементы чудовищной по сложности схемы, взаимодействуя где-то за
гранью реального мира, там, где царит принцип неопределенности Гейзенберга,
расширенный и исправленный континуумом Иманиши…
Я застонал, чувствуя, как избыток информации, рождаясь из
энергии, возникшей из ничто, хлещет в мой мозг. Я замахнулся на слишком многое.
Я не мог, не знал, не понимал того, что услужливо развернула передо мной
справочная система функционалов. Будь чуть больше сил, чуть больше опыта — я
смог бы обратиться к ней осознанно. И спросить, к примеру, как победить
функционалов.
Но у меня не было этих сил.
— Да, у тебя есть выбор, последствия которого важны.
— Дезинфицируй! — крикнул я, сжимая загубник.
Проще так. Лучше ядовитая дрянь, хлещущая в рот, чем
мерцающая между реальностью и небытием нервная сеть здания, чем попытки понять
то, что я понять не могу. Пусть меня накачивают отравой, а не информацией…
А-а-а-а-а!
Я бы закричал, если мог. Но загубник ввинчивался в рот, и
даже голову отодвинуть я не мог. Нестерпимая едкая горечь въелась в губы,
густая липкая жижа хлынула в горло. Я дергался, чувствуя, что глотаю то ли
щелочь, то ли кислоту — все вкусовые рецепторы взбесились и вопили одно:
«Отрава!»
Судорожными конвульсиями шланг влил в меня не меньше
полулитра жидкости и опал, смотался внутрь стойки. Одновременно отпустило руки.
Я упал на колени, повел головой, пытаясь вытошнить яд. Желудок сотрясали
спазмы, но липкая дрянь не желала покидать организм. Я чувствовал, как яд
сжигает пищевод и желудок, проникает в кровь, убивает сердце и печень…
