Если честно, не могу сказать, что дама так уж противилась. Будучи в кольце прохладных, надежных рук, я разомлела, расслабилась и впервые за долгое время захотела близко познакомиться с этим мужчиной. Познакомиться по-настоящему.
Я прикрыла глаза, когда мое сердце начали захлестывать давно забытые чувства. Он скользнул губами по моей шее, и я невольно замурлыкала, подаваясь вслед за волшебными ощущениями. Губы прошлись по плечу, шершавый язык лизнул в основание шеи, а руки… Ох уж эти хулиганские ладони и пальцы!
Они должны быть запрещены законом, ибо они есть источник падения многих порядочных женщин и мерило глубокого разврата! Его ладони гладили меня так, что, казалось, он одевает меня в невесомую одежду ласки. Он так поклонялся моему телу своими руками, что в это невозможно было поверить! Я растаяла.
После его волшебных пальцев у меня ныла каждая жилка; каждый нерв просил, жаждал, требовал мужчину. Этого мужчину! Безумие. Настоящее наваждение.
Я не стала противиться своей насущной жажде и, повернувшись к нему лицом, тоже прошлась подушечками пальцами по его коже. Теперь он мелко задрожал, как и я. Мы поменялись ролями — он был пугливым жеребцом, а я — укротительницей, наездницей, умелой владычицей мужских фантазий.
Этот странный танец привел к тому, что дрожащей не то от холода, не то от страсти девушке накинули на плечи китель, подхватили на руки и повлекли вниз, в каюты трюма.
И тут что-то меня остановило. Точнее — мысль. Напоминание.
Все это уже было! Леля, проснись, он не любит тебя, слышишь — не любит! Это все — обман, изощренная игра!
Я уперлась руками в проеме, соскочила вниз и грустно покачала головой:
— НЕТ!
— Что, опять Мыр жить не дает?! — взбесился мой невидимка.
— ДА! И Мыр тоже!
— Я! Я!! Я!!! Да я этому зеленомордому клыки на уши натяну! Он у меня моргать задницей будет! Этого тролля потом бригада водолазов не разыщет! Он…
— Хватит! — Я настолько резко рванула с плеч китель, что в моей руке осталась пуговица, выхваченная с мясом. Сказала ровно и совсем тихо: — Мыра здесь нет. А ты — оставь меня в покое! С меня довольно. И не приходи в мои сны. Впредь не желаю тебя видеть!
— Лелечка, — успокаивающим ласковым тоном завел новую песенку соблазнитель и попытался меня обнять.
— Не твое — не трогай! — рыкнула я.
— Мое, Леля, — шепнул он мне на ухо. — Уже мое!
И сильные руки притиснули меня к груди. Я начала выкручиваться. Отпихивалась изо всех сил, но это было все равно что упираться в скалу.
— Оставь меня! — Я пиналась и царапалась.
— Не могу, Леля. — Тихо, но с какой-то угрозой.
— Не трогай ребенка! — раздался рядом сердитый вопль няни.
Я воспрянула духом.
От неожиданности меня выпустили.
Я обернулась на звук голоса. Сзади стояла, уперев руки в боки, Ар'Инна.
— А ну убери свои загребущие руки от ребенка! — нахмурила брови мой личный цербер.
— Ничего себе «ребенок»… с такими формами! — возмутился красавец-атлет, повторяя руками мой абрис.
— На себе не показывают, — не задумываясь, автоматически сказала я. И тут же прикусила язык. Немного помедлив, возмутилась: — И что?! Если это выросло, то и в детство нельзя впасть?
— Ребенок, это нехороший дядя! — сказала шмырг, протискиваясь между нами. — Он тебя плохому научит!
— Неправда! — неподдельно возмутился соблазнитель. — Все в пределах нормы!
— Смотря что считать нормой, — нравоучительно заметила Ар'Инна. — Многие путают это понятие с патологией…
— О боги! — рявкнул красавец и рассыпался поземкой из золотых искорок.
— Видишь, — ткнула пальчиком няня, — я была права. Смылся! Причем без обратных координат.
— Может, он просто не успел? — пожала я плечами, совершенно не желая расстраиваться во сне. Мне и бодрствования для этого дела вполне хватало.
— Может, — согласилась шмырг. — А может, просто проявил свою сущность.
— Оговорка по Фрейду, — зевнула я. — Будем дальше спать или мозги морочить?
— Спи, ребенок, — выбрала няня правильное решение. — Спокойного тебе остатка ночи!
И я провалилась в черную яму без снов.
— Нас утро встречает делами! — пел фальшивый голос надо мной, вызывая тупую головную боль. Громко так пел, с выражением.
Не открывая глаз, я тоже перебрала в уме выражения, которыми я бы поприветствовала этот «будильник». Вырисовывалась совершенно нерадостная картина: выражений оказалось много, а сказать было нечего.
— Леля! — заорали над другим ухом. — У нас репетиция!
— В каком ухе у меня жужжит? — вспомнила я домомучительницу Карлсона.
— Неважно! — радостно квакнула гаремомучительница Кувырла. — От шума в ушах прекрасно помогает легкое сотрясение мозга.
— Правда?! — заинтересовалась Эсме. — Никогда бы не подумала.
— А тебя уже сотрясали? — Это Шушу проявила любопытство.
— Да. — И так наивно попасться?
— Поэтому и думать нечем! — заржала змеелюдка. — Все уже растряслось!
— Ах ты, шушера! — рыкнула орчанка и полезла в бой. Видимо по чистой случайности, ее путь лежал через мою кровать.
Утро начиналось как продолжение вчерашнего дня. На манеже все те же… и Леля!
— Тихо! — Я прекратила скачки с препятствиями. Потому что препятствием служила сама.
— Доброе утро! — поздоровались все присутствующие коллеги-«проходимки», пролезшие ко мне в спальню.
— Кому доброе, а кому… — Я разжала кулак и уставилась на пуговицу. И застыла.
«Все смешалось в доме Облонских».
[12]
Хотя я бы свою голову домом не назвала, может быть, в лучшем случае бунгало, в худшем — туристической палаткой, причем уже давно используемой.
— Ты чего замолкла? — Две активистки застыли, вопросительно уставившись на меня. Шушу озвучила видимо волнующий всех вопрос.
— У-у-у… — Мыслей не было. Мало того, они ушли вместе со словами.
— «У» что? — осторожно поинтересовалась Эсме.
— Мм… — выродила я, выразительно глядя на пуговицу. Хотя бы что-то у меня было выразительным!
— Она сказала «ум»? — шепотом спросила орчанка у подруги. — А что она имела в виду?
— То, что я имела, я бы, знаете, куда ввела!!! — прорвало меня наконец. Возмутилась: — Это даже хуже, чем изнасилование!
— Что может быть хуже? — округлили подруги глаза.
— Недоизнасилование! — степенно пояснила Кувырла, вплывая в спальню.
