– Я позабочусь. Я заберу Октавию и всех детей к себе.
– Прощай.
– Прощай, Марк Антоний.
Тонкая ткань палатки позволяла слышать все, что в ней происходило. Когда тяжелое тело упало на ковер, застилавший пол, Октавий заплакал.
Прости меня, Марк Антоний. Я был вынужден обмануть тебя. Но поверь, так будет лучше для всех, и для тебя тоже. А с твоими детьми все будет в порядке. И с детьми от Клеопатры – тоже. Моя сестра, а твоя бывшая жена, с радостью возьмет их к себе и воспитает из них настоящих римских граждан в память о тебе. Она любила тебя, Марк Антоний, а я ненавидел. Любовь, видимо, сильнее смерти – не сомневаюсь, Октавия будет продолжать любить тебя, тогда как моя ненависть смыта твоей кровью.
– Где Клеопатра?
Римские войска заняли дворец, но царицы нигде не было.
Сбежала? Могла, но дети остались во дворце…
Впрочем, она женщина неглупая, наверняка догадалась, что Цезарь Октавиан не собирается убивать малышей. Они ему не мешают, в отличие от их матери.
Испуганные слуги сжались в кучку.
А вот какой-то странный толстяк, который, по-видимому, единственный тут никого не боится.
– Вижу ли я перед собой Гая Юлия Цезаря Октавиана?
Октавий поморщился. Он бы предпочел, чтобы «Октавиан» не упоминали, ну да ладно.
– Я – Мардиан, друг и доверенное лицо царицы Клеопатры. Она хочет говорить с тобой, Октавий, но говорить один на один.
– Так она во дворце!
– Она во дворце. Но твои люди не сумеют добраться до потайной комнаты. О ее существовании знают всего два человека: царица и я.
Толстяк не угрожал, не предупреждал, но было понятно: сам он никому ничего о тайной комнате не расскажет, даже если его будут пытать.
Впрочем, Цезарь Октавиан всегда был противником бессмысленных вещей. К чему пытать, если толстяк – некоторые признаки утверждали, что он евнух – готов показать комнату и так. Страшно? Да боги упаси! Что ему сделает перепуганная женщина, достаточно умная, чтобы понимать: ее время кончилось, – и толстый евнух, видимо, очень привязанный к своей госпоже. Убьют? Вряд ли.
Скорее всего, Клеопатра что-то будет предлагать взамен собственной жизни… какие-нибудь немыслимые египетские сокровища… Что же, ее тоже придется обмануть, как он обманул Марка Антония.
Октавий сделал знак Метеллу:
– Я иду с этим человеком. За мной не следовать.
– Но…
– Со мной все будет в порядке.
Мардиан едва заметно усмехнулся. А Марк Антоний еще смел утверждать, что этот человек трус.
– Твоя царица станет разговаривать со мной через запертую дверь?
Мардиан пожал плечами:
– Нет, почему? Ей интересно поглядеть на тебя, так же, наверное, как и тебе – на нее. Ты ведь не видал ее, когда она жила в Риме?
Октавий покачал головой.
В этом дворце и в самом деле можно было заплутать: они сперва шли налево, потом резко повернули еще налево, потом направо, а потом Октавий потерял направление.
Потом Мардиан нажал на нос какого-то странного не то животного, не то бога, и часть стены въехала внутрь, на удивление – без противного скрежета.
Маленькая женщина стояла прямо посреди комнаты; возле ложа на полу сидели две служанки, по виду – гречанки.
Она посмотрела на вошедших золотистыми глазами, вызывая у Октавия ассоциацию с леопардом.
– Так вот ты какой, человек, носящий имя Цезаря… Ты похож… на него. Меньше, чем мой сын Цезарион, но – похож. Осталось выяснить, настолько ли ты великодушен, как настоящий Цезарь.
– Это зависит от того, чего ты попросишь, царица.
Она усмехнулась.
– О, многого я не попрошу. Я понимаю, что мешаю тебе. Обещаю, я не стану мешать, и никто не сможет заподозрить тебя в том, что это ты избавился от меня. Пообещай мне только, что мои дети от Антония… будут отправлены в Рим и получат римское гражданство, когда вырастут.
– Обещаю. Тем более, что такое обещание я уже дал твоему мужу.
– Стало быть, Антоний мертв. Ну, что же, тем проще… И еще: обещай, что мы оба будем похоронены в одной гробнице.
– Но Антоний римлянин…
– Сожги вместо него какого-нибудь солдата. А нас похорони вместе. Я… была не всегда справедлива к нему при жизни, если получится – наверстаю на том свете.
– Но ты должна…
– Я уже сказала: никто ничего не заподозрит. Это будет смерть в истинно египетском стиле. Да, если тебя интересует, когда это свершится, то я отвечу: как только ты покинешь помещение. Возвращайся через полчаса, все будет так, как тебе надо.
– Она что, решила укусить себя змеей? – поинтересовался Цезарь Октавиан у Мардиана.
Тот усмехнулся.
– Это звучит, как будто сказано не на латыни, ты не находишь?
Октавий побагровел.
– Ничего, я никому не скажу. Впрочем, если хочешь, можешь казнить и меня.
Евнуху, похоже, было все равно, казнят его или нет.
Октавий пожал плечами. К чему ненужные жертвы?
Мардиан понял:
– В этом ты тоже похож на него. Клеопатра не станет иметь дела со змеей, она боится их с детства. Но поверь: никаких кинжалов и удушений. Все будет выглядеть так, что никто тебя никогда ни в чем не обвинит.
Мертвую Клеопатру нашли через полчаса. Ее тело еще не остыло. На груди было два маленьких отверстия, и в самом деле похожих на укус змеи.
Рядом лежали тела двух служанок. Одна, судя по всему, умерла несколько позже своей госпожи, вторая была жива, но скончалась уже в их присутствии.
– Она приказала им умереть?
Мардиан поднял на Октавия безразличные глаза.
– Они были привязаны к ней. Служили ей долгие годы.
– Какие долгие годы, им лет по двадцать?!
– Сколько, по-твоему, Клеопатре, Антоний?
– Ну… На самом деле я знаю, сколько ей… примерно, но выглядит она и в самом деле не старше двадцати семи…
– Ей тридцать девять лет. Девушкам – по двадцать шесть. Она взяла их в служанки, когда им обеим было по четырнадцать. Да это и не важно.
– Клеопатра умерла от укуса ядовитой змеи. Которая, должно быть, находится сейчас в этом помещении, и ее надо срочно поймать! – сообщил лекарь.
– Змея сбежала. – Мардиан вытащил из холодеющих пальцев шпильку, расстояние между двумя «рожками» которой как раз равнялось расстоянию между красными точками на груди царицы. – Уползла и больше никого не укусит.
Октавий бросил взгляд на шпильку в пальцах евнуха.
