Через несколько дней Ксения сидела в кабинете, изучая банковские документы. Ее пальцы выбивали по столу стаккато. Эти финансовые дела, как всегда, нагоняли на нее скуку. Она не могла не относиться к этому с долей иронии. Замужество должно было избавить ее от таких забот, ее и ее близких. Ловкость Габриеля Водвуайе в финансовых делах была одной из причин, по которой она приняла его предложение руки и сердца. Она никогда не ценила его душу. Испытывая стыд, Ксения все же имела смелость это признать. Теперь она была вынуждена по требованию банковских служащих сама проверять все свои счета, что несколько отравляло ее существование.
На письменном столе лежало письмо, полученное из Нью-Йорка. Ксению приглашали принять участие в выставке Театра Моды, которая должна была открыться через несколько недель. После триумфального дебюта в Париже, затем в Лондоне и Лиде, городе, поставляющем текстиль многим французским предприятиям, показ кукол был устроен в Копенгагене, Стокгольме и Вене. На очереди была Америка. Представители французской высокой моды понимали, как важно вернуть утраченные за время войны позиции на рынке Соединенных Штатов. Кутюрье опять брались за оружие, в смысле за шпильки, иголки, карандаши и бумагу.
Американские организаторы были заинтересованы в участии Ксении еще и из-за ее происхождения, так как не могли не учитывать интересы русской диаспоры в США. Ее превосходное знание английского языка было козырем, равно как и репутация, известная и на другом берегу Атлантики. Русская графиня, муза знаменитого фотографа Макса фон Пассау, талант которого был пронизан ее духом. Она была одновременно символом и удачи, и драматической судьбы. Америка всегда была падка на такого рода триумфы, когда победа достается в результате жесткой борьбы. Красавица Ксения Федоровна Осолина знала не понаслышке, как нужно преодолевать трудности. Большего от нее не требовалось.
Ксения глотнула кофе. Ей забронировали каюту на судне, которое отплывало из Гавра. Она сможет провести в Нью-Йорке весь май. Ребенок должен родиться осенью. Но перед отъездом ей надо было урегулировать все банковские дела. Говоря по правде, она знала, что у нее нет выбора. У нее пересохло в горле, она предвкушала, что поездка будет интересной. Возможно, ей было необходимо это новое приключение, оно могло бы умерить ее смятение. «Может, я буду страдать меньше, если нас с Максом будет разделять океан?» — спрашивала она себя, чтобы тут же ответить: она никогда не освободится от Макса фон Пассау, даже если окажется на краю света.
Кто-то несколько раз позвонил в дверь, а через минуту раздался чистый и радостный голос Наташи:
— Мамочка, ты не поверишь, кто к нам пришел!
Ксения сидела не двигаясь. Озабоченная и уставшая, она не имела желания общаться с приятелями дочери. Юношеский задор иногда воспринимался как оскорбление. Но Наташа появилась в дверях с красными от возбуждения щеками и взлохмаченными волосами. На руках у нее виднелись следы от чернил, а кофта была застегнута не на ту пуговицу.
— Что случилось? Почему ты такая возбужденная?
— Сама посмотри! — настаивала дочь.
Ксения со вздохом поднялась. Посмотрела на себя в зеркало, поправила волосы и нанесла на губы помаду. «Я такая страшная, что жуть берет», — недовольно подумала она.
Она услышала мужской голос, низкий и глубокий. По спине пробежала дрожь. В душе она надеялась, что однажды Макс вернется. Когда раздался взрыв смеха, она быстро вышла из комнаты и, предвкушая радость встречи, распахнула двери салона.
Широкоплечий мужчина в темном костюме стоял, наклонив голову к Наташе, так что солнце освещало его светлые волосы и знакомый профиль. Как всегда при встрече с младшим братом, Ксения Федоровна ощущала и любовь, и восторг, и гордость. Это был он. Дитя Петрограда. Дитя чуда. Тот, кто прошел, не жалуясь, через все испытания, кого она держала на руках, в то время как тело матери бросали в море. Тот, кто дрался на переменах, когда маленькие парижане дразнили его, называя грязным иностранцем, апатридом, бродягой. Молодой человек, который проливал свою кровь за неродную страну.
— Кирилл! — выдохнула она.
— Ксения, как я рад тебя видеть!
В два прыжка оказавшись рядом с ней, он заключил ее в объятия. Она прижалась к его плечу, наслаждаясь его присутствием, исходящей от него силой. Кирилл олицетворял для нее всю их семью, родителей, нянюшку, весь ее разоренный род, Россию, из которой она увезла Кирилла и Машу, чтобы спасти им жизнь, ту Россию, которую она носила в себе как вечную рану. От него исходил запах лилий, запах детства.
— Ты плохо выглядишь, — констатировал он, беря ее за плечи.
— Спасибо за комплимент, — фыркнула она, состроив гримасу. — А вот ты, наоборот, просто пышешь здоровьем.
— Это от предвкушения двухнедельного отпуска, который я проведу в нашем прекрасном Париже. Чего еще мне желать!
— А что потом?
— Да подожди ты с расспросами, мама! Он только что переступил порог! — воскликнула Наташа. — Дай ему время перевести дух.
Кирилл бросил на девушку любопытный и одновременно веселый взгляд. Он всегда питал слабость к своей племяннице, которая темпераментом напоминала ему старшую сестру. Несомненная грация, правильные черты лица. Она была живой, активной, любознательной и всегда первая бросалась ему на шею, едва он появлялся в доме.
— Ты разве не торопишься на занятия? — спросила Ксения, посмотрев на часы.
— А обещаешь, что останешься с нами ужинать, дядя Кирилл?
— С удовольствием, моя голубка. Теперь беги. Не хочу, чтобы из-за меня ты опоздала.
Наташа прижалась к нему, потом сунула под мышку книжки и хлопнула дверью. Кирилл, улыбаясь, покачал головой.
— Она очень на тебя похожа, — сказал он, садясь на канапе.
— Надеюсь, что это не так. Мне часто говорили, что я просто ужасна.
Вглядываясь в лицо старшей сестры, Кирилл почувствовал, как у него защемило в сердце.
— Просто у тебя украли твою беззаботность. Тебе непременно нужно было найти способ бороться против несправедливости.
Ксения слабо улыбнулась, садясь напротив него. Как всегда, Кирилл был безупречно элегантен. Густые, зачесанные назад волосы, располагающее лицо, полные губы. Он казался таким уверенным в себе, что она даже позавидовала. Ему повезло пройти через войну без серьезных ранений, он сражался в африканской пустыне, потом во Франции, после чего участвовал в форсировании Рейна под командованием генерала Латра. Война превратила его в мужчину.
— Маша сказала, что ты вернулась из Берлина. Никогда бы не подумал, что ты пробудешь там так долго. Я тоже там был. Мы могли бы там встретиться. Почему ты меня не предупредила?
«Потому что я была слишком занята тем, чтобы вдохнуть жизнь в человека, которого люблю», — с горечью подумала Ксения.
— Ты прекрасно знаешь, как сложно было общаться из-за всех этих оккупационных зон, — сказала она.
