Со странным чувством, будто он призрак под крышей своего собственного дома, Аксель поднялся на второй этаж. В ванной комнате матери на полочках он увидел американскую косметику. Шелковый пеньюар цвета слоновой кости свешивался с крючка до пола. Перед тем как открыть дверь в свою комнату на том же этаже, Аксель заколебался. Игрушки были разбросаны по полу. Его кровать была сдвинута в угол. Появилась еще одна кровать, которую поставили на месте, где когда-то находился книжный шкаф. Коллекция оловянных солдатиков исчезла. Испытывая горечь, он отвернулся.
Когда он снова спустился в кабинет, его взгляд задержался на шкафу, где находились сервизы из мейсенского фарфора. С бьющимся сердцем он взял старую газету, завернул в нее кофейные чашки и аккуратно положил их в карманы. За стеклом серванта стояло много маленьких статуэток. Он не думал, что американцы будут их пересчитывать, когда вернутся, поэтому решил забрать фигурки обезьянок, играющих на разных музыкальных инструментах, так что получался целый оркестр. Он знал, что рискует. Несмотря на то, что эта коллекция принадлежала еще его деду по материнской линии, его вполне могли осудить за кражу и посадить в тюрьму, но Аксель решил воспользоваться случаем. Такой шанс выпадает не каждый день, тем более что он еще не скоро окажется здесь. Не только потому, что возвращение в реквизированное жилье было строго запрещено и было чудом то, что он так свободно прогуливался по родному дому, но и потому, что не хотел подставлять кухарку, которую могли заподозрить в сообщничестве. Перед тем как он ушел, она отдала ему остатки обеда. Игра стоила свеч! Теперь у него были интересные вещицы для продажи, и он знал, что не продешевит, предлагая фарфор XVIII века.
В этот день он как раз и направлялся к одному такому покупателю. Размышляя о том о сем, он обходил разрушенное строение и вдруг замер на месте, увидев вышедшую из укрытия ватагу детей, большинство из которых были не старше десяти лет. У них были тонкие худые ноги и рубашки неопределенного цвета. Светлые от пыли волосы делали их похожими на седых старичков в коротеньких штанишках. Самый младший, босоногий, неистово чесал живот. Наверняка у него были вши. Главарь банды, который был выше всех на голову, выпятив грудь, жевал резинку.
«Плохи дела», — подумал Аксель, чувствуя выброс адреналина в кровь. Не вступая в разговоры, он повернулся и побежал. Свора с криками кинулась в погоню.
Аксель бежал быстро, но он знал, что долго не продержится. Сказывались недоедание и хроническая усталость. К счастью, такие же проблемы были и у преследователей. Даже в таком состоянии бывают приливы энергии, но они кратковременны. Его мышцы горели огнем, но он старался не сбавлять темп. Он не должен лишиться добычи. Только не сегодня! Да и не только о добыче шла речь. Он знал, что его даже могли убить. Берлин стал криминальным городом, несмотря на то, что союзники поспешили возродить немецкую полицию.
Он свернул в какую-то узкую улочку и побежал мимо стен с уцелевшими каминными трубами, которые тянулись в небо, словно перископы подводных лодок. Полуденное солнце освещало ведущие в подвалы ниши, помещения, кое-как обустроенные под жилые при помощи полусгнившей мебели, армейских одеял, какой-то подобранной среди руин утвари, гильз от артиллерийских снарядов, используемых вместо ведер. Полнейшая нищета. Жизнь в руинах, текущая по своим собственным законам. Здесь хозяйничали шайки таких же беспризорников, как и те, от кого он теперь спасался бегством. Задыхаясь, Аксель стал перебираться через завалы мусора, который хрустел под подошвами, набивался в обувь. Оступившись, он едва не потерял равновесие. Оказавшись на другой стороне мусорной кучи, он отчетливо услышал тяжелое дыхание преследователей — они, в свою очередь, бросились преодолевать препятствие. Вопреки логике, он повернул направо, словно собираясь сделать круг. Один из беспризорников, первым взобравшийся на завал, что-то удивленно выкрикнул, показывая пальцем в его сторону. Но Аксель прекрасно понимал, что делать, бросившись в арку небольшого туннеля. Звук его шагов заполнил проем. Шум, издаваемый преследователями, заставил его прибавить скорость. Он пересек двор, толкнул калитку, заскочил в другой дворик, откуда было несколько выходов, и выбежал на одну из пустынных улочек. Зловещие крики стали удаляться в другую сторону. Уставший до такой степени, что перед глазами плясали черные круги, он остановился перевести дух.
Аксель успел досконально изучить многие кварталы Берлина, лабиринты улиц, расположение кладбищ, тупиков и проходных дворов. Чем больше завалов на улицах разбирали женщины, тем проще Акселю было передвигаться. На его глазах город принимал законченный вид, но эту картинку периодически портили обвалы стен разрушенных зданий, поднимавшие тучи пыли и уносившие чьи-то жизни. Все это не оставляло его равнодушным, учило по-новому видеть город. Во время занятий в читальном зале он с головой погружался в чтение книг о городской архитектуре, планах реконструкции Берлина, когда он еще только стал столицей Пруссии. Изучал работы Андреаса Шлютера по архитектуре барокко и жизнеутверждающий стиль Шинкеля. Зато полки, где некогда стояли труды Альберта Шпеера, в которых были представлены реконструкции германской метрополии, были пусты. Минуло больше года с тех пор, как любимый архитектор Гитлера предстал перед трибуналом в Нюрнберге, и его фараоновы проекты утратили свою актуальность.
Видеть город разрушенным было непереносимо для Акселя, наделенного творческим видением и вкусом к прекрасному. Хаос выводил его из себя, и часто, возвращаясь с прогулок, он устало валился на кровать с приступами головной боли. Но в этом были и свои плюсы. Вид разрушенного Берлина натолкнул Акселя на мысль, чем он хочет заниматься в будущем. Он мечтал научиться строить, чтобы восстановить город и сделать его более прекрасным, чем он был когда-либо. Вдохнуть в него новую жизнь. И это не было просто пустым увлечением. Аксель вполне осознавал, что нашел свой путь, но до поры до времени держал это в секрете, считая, что все его проекты могут показаться слишком дерзкими для такого молодого немца, как он. Словно он совершал проступок, который осудят оккупационные власти.
Оказавшись в безопасности, Аксель, сориентировавшись по нагромождению строительного хлама, в какой именно части города находится, уже не спеша направился в нужную ему сторону. Добравшись до двери, за которой был спуск в полуподвальное помещение, он постучал условным стуком, после чего толкнул дверь и через некоторое время оказался в помещении, вход в которое охраняли два молчаливых сторожа.
— Добрый день, господин Грюбнер, — поприветствовал он худого человека, который настороженно смотрел на него, хлопая густыми ресницами.
— Ага, молодой Айзеншахт! Каким добрым ветром принесло тебя сегодня?
С сигаретой, приклеенной к губе, Грюбнер восседал за столом из дерева акации, на котором стояла керосиновая лампа, отбрасывающая желтоватый свет. На руке у него были швейцарские часы с золотым браслетом — украшение, которое отличало удачливых дельцов. Бывший управдом во времена нацистов заведовал частью недвижимости, принадлежащей Курту Айзеншахту. Теперь он обзавелся собственной империей ящиков и коробок. Серо-зеленые мундиры со споротыми знаками различия, висевшие на крючках, создавали иллюзию присутствия чего-то злобного. Из одной коробки торчали нейлоновые чулки. Бутылки с виски соседствовали с мылом «Palmolive», армейскими одеялами, ложками, вилками и кружками, выставленными, словно в кухне ресторана.
