— Щен, — произнес он, — услышь меня. Отсутствие достижения может быть величайшим достижением. Ты оступаешься, потому что слишком сильно стараешься не оступиться.
ОН КРАК
— Одинокий дозор, — говорит арфистка и пальцами исторгает одиночество Разлома — пустые, разносящиеся эхом звуки, которые слышатся словно издалека.
Человек со шрамами какое-то время наблюдает за ней, затем одним махом опрокидывает в себя оставшуюся выпивку. Он кривится и сжимает кулаки.
— Отвратное пойло.
— Тогда зачем пить такие помои?
— Если не пить, становится еще отвратнее. Тебе требуется иной ритм. Что-то безумное. Что-то дисгармоничное.
Арфистка вносит диссонанс в пустоту Разлома и играет уменьшенный септ-аккорд в обратном порядке.
— Думаешь, Фир Ли безумен? — Струны смеются, но смех этот довольно мрачен.
— А ты нет? Он верит в то, чего не существует.
— В угрозу КЦМ.
— Нет, в ОЛП.
— Ах, да. Пропасть между теорией и практикой. Он одержимый, но не сумасшедший. Большая разница. Человек, которого ничто не волнует, безумен. Основное значение слова «волноваться» — предупреждать, кричать; а какой здравомыслящий человек ни о чем не волнуется?
Человек со шрамами угрюмо ворчит:
— Конечно, ты поняла иронию. С одной стороны, Фир Ли сожалел, что Молнар обладал силой достаточной, чтобы грабить планеты; а с другой — он желал, чтобы у Ардри была сила сокрушить Молнара. Чем отличается главарь пиратов от короля, кроме как количеством и мощью кораблей под своим началом?
— Пират убивает, король доит. Я бы предпочла, чтобы меня доили. Фир Ли понимал разницу.
Человек со шрамами проводит рукой по редким волосам.
— Я ненавижу Фира Ли. Нас охватывает ненависть при одной мысли о нем. Он слишком много думает.
— Обычно, — отвечает арфистка, — мышление не считается чем-то плохим.
— Нет, мы имеем в виду его паравосприятие, его многофункциональность — или как это может выразить твой медоточивый язык? Для столь целеустремленного человека у него слишком много разумов.
— Не знаю, как работает параллельное восприятие, но…
— Тебе не захочется знать. Кроме того, Фир Ли не важен. Он не был игроком, разве только второстепенным. Подходящая роль для человека на краю небес и, возможно, на границе собственного здравомыслия. Хотя, обладая несколькими разумами, он мог быть куда активнее остальных.
— Тогда кто же игрок?.. Ну да. Грейстрок.
— Да, тот, кого никто не видит. Он мог сидеть за этим столиком, рядом с нами, а ты даже не заметила бы его, настолько хорошо он умел не выделяться.
Арфистка смеется.
— Шутишь!
Человек со шрамами улыбается, но его улыбка не из приятных.
— Конечно. Шучу. Но какой музыкой ты опишешь подобного человека? Музыка взывает к слушателю, требует внимания, а это полная противоположность Серому.
— Я могу скрыть мелодию в струнах. Понимаешь, поют не всегда верхние ноты.
— Соль в том, — будто сам себе говорит человек со шрамами, — что все ноты должны звучать в гармонии.
— Январь, Маленький Хью, а теперь и Грейстрок. Мы переходим к Иегове?
Сморщенная голова склоняется, улыбка становится грустной.
— Уже да. Несколько персонажей еще не представились. Но действующих лиц уже достаточно, чтобы начать.
ГЯНТРЭЙ
ХЛЕБ И СОЛЬ
— Все началось на Иегове, — говорит человек со шрамами…
…Потому что здесь все начинается или заканчивается, а мы пока не добрались до конца.
Бар на Иегове гудит, подобно волынке. Все разговоры сливаются и повторяются эхом из-за резонанса, создаваемого архитектурой помещения. В звуке ощущается неизменность. Как водовороты в реке, его создают разные мужчины и женщины, которые входят и выходят из зала. Говорят, до сих пор можно услышать разговоры, участников которых уже давно нет. Гул нечасто изменяет тональность, хотя временами усиливается или ослабевает, а иногда, крайне редко, угасает в кратковременном молчании.
Бар — это место, где обездоленные что-то обретают. Небесные странники с грузовых звездолетов, лайнеров, исследовательских судов и военных кораблей приходят и уходят, но под потоком всех этих пришлых людей есть некий субстрат, оседлое население, для которых бар — скорее родной дом, чем приют. Здесь бесконечно припоминают старые обиды и постоянно задумывают новые планы. Здесь всегда помнят прошлое, а будущее никогда не наступает.
Пятеро сидевших за столом человек общались между собой с несвязностью, характерной для случайного знакомства. Выпивка, дым, толпа и общее ремесло свели их вместе. Они говорили о прибытии и отбытии кораблей, об алкоголе и куреве. Много слов уделялось погоде, не только электрическому потенциалу у Развязки Иеговы и местной скорости пространства, но и обычной планетарной погоде. Похоже, шел дождь.
— Как-то я видел шторм, — говорил капитан Январь своим собеседникам. — Пылевой шторм. Семь или восемь недель назад. Он накрыл половину планеты, молнии стреляли, будто попкорн.
Спиральный Рукав был огромным, с множеством планет, поэтому никто не мог увидеть или услышать чего-то такого, чего уже не видел или не слышал кто-то другой, только еще большего размаха. Бахвальство Января не стали оспаривать, но сидевшая рядом с ним Микмак Энн вспомнила, что на самом деле шторм поглотил лишь четверть южного полушария. Женщина задалась вопросом, сколько пройдет времени, пока изначальная история не эволюционирует до версии, где шторм охватывал уже всю планету?
Она не могла вспоминать о спасении без содрогания. Женщина видела, как из облачного покрова взметнулась молния на пять или шесть лиг, достав до солнечного ветра. Молния облизала челны, подобно языку индиговой змеи. Энн разглядывала Амоса из-под полуопущенных век, ища забытье в том, что могло сойти за бокал пива. Он мог смеяться над случившимся, но капитан лишь пережил это. Он не видел этого.
Мужчина справа от Января уткнулся лицом в сложенные на столе руки и ушел в мир, куда за ним никто не мог последовать. Время от времени он приподнимал голову и бормотал.
— Был у м’ня предок на Ди Больде, славься он, — заявил он с местным акцентом, и сидевшие за столом прыснули со смеху. А у кого не было предка на Старых Планетах? — Оставил мне наследство, — продолжил он. — П’лучил ’фициальную бумагу, все дела. Одному Богу ведомо, на кой мне она. — Мужчина рукой подтянул трубку, через которую он втягивал дымок своих особенных фантазий. В хуке пузырился воздух, охлаждавший дым, прежде чем тот вливался в легкие. Мужчина медленно, удовлетворенно выдохнул, и фильтр стола тут же втянул дымку. — На Ди Больде есть ‘дин парень, — пустился он в объяснения. — Он может при’лать его мне, с божьей помощью, но хочет две тыщи гладьольских… глад-и-о-льских векселей, чтоб заполнить бу’ажки. — Пальцы человека безостановочно двигались, играя с трубкой. — Д’зья по’гают собрать векселя. — Он с надеждой замолчал, а затем добавил: — М’и д’зья смогут поделить ‘следство, когда оно ‘идет, с божьей помощью.
