Книга Свечка. Том 1, страница 23. Автор книги Валерий Залотуха

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Свечка. Том 1»

Cтраница 23

Всё! Время кончилось, «жетон проскочил». Мама, это был вынужденный обман. Обман во благо. Мама… Если бы кто слышал наш разговор со стороны, то, наверное, подумал бы, что моя мама – жесткий, черствый человек, одним словом – сильная женщина. Но это совершенно не так! Моя мама – добрый мягкий человек, если одним словом опять же – слабая женщина. Но об этом никто не знает, никто даже не догадывается! Кроме меня. Хотя, мама, ты уверена, что и я этого не знаю. Ты ведь считаешь себя сильной, очень сильной. Потому что всю свою жизнь была вынуждена играть эту роль. Конечно, если бы был жив отец… Или, хотя бы, если бы ты еще раз вышла замуж. Или даже не замуж, пусть у тебя был бы друг – мужчина, даже, не побоюсь этого слова, – любовник, я на все согласен, лишь бы ты была самой собой (или самою собой, как правильно, мама?) – доброй, мягкой, беззащитной… Но ты не могла этого себе позволить. А что вы хотите – сорок лет учительствовать! Сотни, да нет, тысячи! Тысячи и тысячи неблагодарных кровопийц, один из которых – собственный сын. Вредный, въедливый, противный! Че Гевара сопливый… Никто и никогда не видел (двойное, даже тройное отрицание, я знаю, мама, но как еще сказать?), никто и никогда не видел твоих слез, я – видел. Ночью, когда притворялся, что сплю или просыпался вдруг среди ночи, а ты сидела над тетрадками и… Да, ты была строгая учительница, да, тебя боялись, но, что замечательно, прозвище у тебя было совершенно не обидное. Среди всех этих Уток, Волчиц и Черепах – Скобки Круглые. «Атас, Скобки Круглые идут!» (Интересно, что мама никогда не знала об этом своем прозвище, не догадывалась даже, а когда я, уже во взрослом возрасте, поведал ей эту тайну, она нисколько не удивилась, заметив лишь, что скобки помогают усваивать материал, причем не только круглые, но также еще квадратные и фигурные.) Как бы я ни готовился к твоим урокам, больше тройки ты мне никогда не ставила. Принципиально. А если наказывала, то первого – меня. Тоже принципиально. Одноклассники меня жалели. Зато никто ни разу не назвал маменькиным сынком! Да у меня лучшая мама на свете, а в том, что у нее не сложились отношения с моей женой и с моим другом, в этом виноват я сам! Сам! Моя душевная лень, мой внутренний конформизм, моя надежда на то, что все само собой рассосется. Не рассасывается! С какой стороны ни посмотри, во всем виноват я сам. Кроме сегодняшнего… То есть вчерашнего… Кроме сегодняшнего и вчерашнего. Это, старик, как ты любишь говорить, уже твои проблемы. Которые на время стали моими. Потому что ты мой друг. В противном случае здесь сейчас сидел бы ты. Как я сижу… И ждал бы Сокрушилина… Как я жду… Ага, вот он, кажется, идет! Ну, наконец-то, милостивый государь! Нет, это не он… Не он. Он не Сокрушилин, он другой… Не он. А кто? Грузин стоит под окнами роддома (там его жена родила), стоит и кричит ей: «Мальчик?». А она: «Нет». А он: «А кто?» Ха-ха! А кто? Не знаю кто, но со стопроцентной уверенностью могу утверждать, что не Сокрушилин. Нисколько не Сокрушилин, ни капли не Сокрушилин, просто полная его противоположность! Сокрушилин – это, если угодно, новая Россия, бесшабашная и щедрая, искренняя и непредсказуемая. Взял гитару и запел! В прокуратуре! Не побоялся, что в соседнем кабинете услышат. А этот – совок, осколок империи, мельчайший ее, микроскопический, можно сказать, осколок. Маленький, серенький, привыкший сгибаться перед начальством, а на голове, как у нашего покойного декана, нашлепка из волос. Нарукавников только не хватает… А, я понял, кто это! Это хозяин кабинета! Писигин! Типичный Писигин. (Как только я слышу эту фамилию, мне сразу хочется в туалет.) Интересно, он действительно меня не замечает или просто делает вид? Но у меня такое чувство, что где-то я его уже видел… Эта осанка, эта прическа… Где-то видел, где-то видел, где-то видел…

– Где-где? Во сне!

А точно, во сне! Я видел его совсем недавно, когда заснул здесь и спал, пока не стукнулся во сне лбом об стол! Ты медиум, старик, Вольф Мессинг, граф Калиостро, в своих снах ты видишь будущее вплоть до мельчайших его деталей! Та-ак… Все правильно, именно так оно все и было: он заметил лежащее на подоконнике «Дело» и удивился… Подошел, взял его в руки и стал читать… Все правильно, именно это я и видел во сне! Качает головой – правильно! А сейчас стукнет «Делом» себя по лбу! Не стукнул… Нет, брат, ты не граф Калиостро… И даже не Кашпировский. Посмотрел на меня (значит, увидел) и не поздоровался. Что ж, и я не буду здороваться. Молчит… Что ж, и я буду молчать!

– Простите, скоро вернется Константин Михайлович?

Это ты сказал? Это я сказал. И не сказал, между прочим, а спросил! А что, нельзя уже и спросить? Он смотрит на меня своими маленькими бесцветными глазками и спрашивает тихим, задавленным голоском:

– Какой Константин Михайлович?

Ну, не Станиславский, разумеется, – Сокрушилин!

– Сокрушилин.

– А кто вам сказал, что Сокрушилина зовут Константин Михайлович?

Никто. Я сам такой вывод сделал (методом дедукции). А, я все понял, я все наконец понял! Эврика! Нашел! Копенкин звонил не Сокрушилину, Копенкин звонил Писигину! Потому что кабинет – не Сокрушилина, кабинет – Писигина. Значит, это его, Писигина, зовут Константин Михайлович, и вот он и есть Константин Михайлович Писигин – собственной персоной! Что ж, очень приятно, хотя вы и не представились. И я «свое» имя назову только тогда, когда вы об этом меня попросите… А пока буду молчать! И я молчу и молча же наблюдаю, как он набирает на местном аппарате короткий местный номер. Занято? Но зачем же нервничать по подобным пустякам? Лично я по подобным пустякам никогда не нервничаю. Значит, так: на кого вы похожи, я выяснил, как вас зовут – тоже, и то, что вы человек нервный – к бабке ходить не надо. Сказать по правде, лично вы не очень-то меня и интересуете, а вот где Сокрушилин, хотелось бы все-таки выяснить.

– Простите, вы не можете мне сказать, где Сокрушилин?

Смотрит озадаченно. Сам не знает?

– Сокрушилин? Сокрушает…

Пошутил? Выходит так – улыбается. Пошутить и улыбнуться, чтобы было понятно, что – шутка. Декан наш тоже так шутил.

«Сокрушилин – сокрушает». А если собственную шутку повторить, можно и посмеяться? Полное эмоциональное самообслуживание! Приходится признать: «милостивый государь» пока еще не для всех, есть у нас еще «товарищи», стопроцентные товарищи! (Я человек терпимый, меня не тронешь, и я не трону, но есть люди, с первого взгляда вызывающие у меня активную неприязнь.) Ну что, дозвонились, товарищ Писигин?

– Алло, Валь, я его нашел… Да, здесь… Приходи – посмотришь.

Нашел – кого? Меня? (Тебя?) Посмотреть на кого? На меня? (На тебя?) А я, между прочим, никуда не прятался! И невежливо, между прочим, говорить о присутствующем человеке в третьем лице. И зачем на меня смотреть? Я что, зверь какой-нибудь? Я не зверь… «Валя, Валентина, что с тобой теперь?» – А почему ты решил, что Валентина, может, Валентин? – Да ничего я не решал, просто поэму Эдуарда Багрицкого вспомнил. Валентин конечно, откуда здесь, в прокуратуре, Валентина? А вообще – терпеть не могу все эти мужско-женские имена! В том числе и свое. И в первую очередь – свое… – «Терпеть не могу!» А вспомни, как вы с Женькой собирались Алиску назвать, когда она еще не стала Алиской… Вам казалось – будет оригинально: Женя, Женя и… Женя! Спасибо Гере: «Народ, не сходи с ума!» И предложил: «Алиса!» Я еще у него спросил почему-то, непонятно почему, хотя, наверное, потому, что очень люблю эту актрису: «В честь Алисы Фрейндлих?» А Гера ответил: «В честь Алисы в Стране чудес, болван». (А страна чудес называется Абсурдистан!)

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация