Высыпала остатки порошка, закрыла дверцу и присела перед вращающимся барабаном. Перед ней крутились обрывки прошлой жизни.
Жанетт думала о Юхане. Молчал в машине всю дорогу до дома. Ни слова. Ни взгляда. Он принял решение о ее дисквалификации. Сознательно выбросил из своей жизни.
Больно.
Вита Берген
София убрала квартиру, оплатила счета и постаралась привести в порядок расписание.
В обед она позвонила Микаэлю.
– Ты, значит, еще жива? – У него был кислый голос.
– Нам надо поговорить…
– Прямо сейчас не получится, у меня деловой обед. Почему ты не звонишь по вечерам? Ты же знаешь, как я занят днем.
– По вечерам ты тоже занят. Я оставляла сообщения…
– Слушай, София. – Он вздохнул. – Зачем мы это делаем? Может, просто плюнем на все это?
Словно онемев, София несколько раз сглотнула.
– Что ты имеешь в виду?
– У нас же явно нет времени встречаться. Так зачем упорствовать?
Когда до Софии дошло, что он имеет в виду, она ощутила огромное облегчение. Он опередил ее всего на несколько секунд. Он хотел положить всему конец. Просто. Без обиняков.
У нее вырвался короткий смешок.
– Именно поэтому я и пытаюсь дозвониться до тебя. Если минут через пять у тебя найдется время, мы поговорим.
После разговора София сидела на диване.
Постирать, думала она. Убрать и оплатить счета. Полить цветы. Закончить отношения. Практические дела сопоставимой величины.
Вряд ли она будет скучать по Микаэлю.
На столе лежала сделанная «поляроидом» фотография, которую она нашла в кармане куртки.
«Что мне с ней делать?» – подумала она.
С этой непонятной фотографией, на которой она – и все-таки не она.
С одной стороны, не стоит полагаться на воспоминания, в детстве Виктории Бергман все еще полно белых пятен, но, с другой стороны, София достаточно хорошо знала себя и понимала: детали фотографии явно должны пробудить в ней воспоминания.
Красная стеганая куртка с белыми вставками, белые резиновые сапоги, красные брюки. Так она сама никогда не оделась бы. Похоже, ее одевал кто-то.
Маяк на заднем плане тоже красно-белый, и от этого кажется, что фотография постановочная, с учетом цвета.
Из природного – только пляж со сломанными шестами. Пейзаж выглядит скудным: холмы, заросшие пожухлой высокой травой.
Снимок могли сделать на Готланде, может – на южном побережье Англии или в Дании. Сконе? Северная Германия?
Во всех этих местах она бывала, но не такой маленькой.
На фотографии как будто позднее лето, может – осень, учитывая, как одета девочка. Холодно, дует сильный ветер. У маленькой девочки, которая – она сама, улыбка на губах, но глаза не улыбаются. Если присмотреться, можно увидеть в них отчаяние.
Как фотография попала в мой карман? Лежала там все это время? Я машинально сунула ее в карман на Вермдё до пожара?
Нет, в тот день я была не в этой куртке.
Виктория, подумала она. Расскажи мне то, чего я не помню.
Никакой реакции.
К ней не вернулось ни одно чувство.
Квартал Крунуберг
Убийство – не такая уж обширная категория преступлений, но тяжесть этого деяния такова, что его можно с полным основанием назвать символом преступлений, из-за чего, в свою очередь, уголовной полиции особенно важно, чтобы убийства расследовались надлежащим образом и чтобы уровень раскрываемости был высоким.
В Швеции каждый год совершается около двухсот убийств, и почти в каждом случае убийцей оказывается человек из близкого окружения жертвы.
Лейф Карлссон по понятным причинам выглядел удрученным, когда Жанетт с Хуртигом вошли в комнату для допросов и уселись напротив него.
Степень подозреваемости Карлссона была самой низкой – «возможный подозреваемый», а Жанетт по опыту знала, что это определение можно применить практически к любому человеку.
Она открыла бутылку столовой воды, потянулась за диктофоном и порылась в папке с записями, которые сделала вечером, когда Юхан уснул.
Полицейские и Карлссон молча смотрели друг на друга.
Лейфу Карлссону было лет сорок, рост – чуть ниже среднего. Одет в темную куртку и плохо сидящие потертые джинсы.
Жанетт подозревала, что причина его начинающего округляться животика – сидячая работа, преподавание французского и английского девятиклассникам, а также все возрастающая любовь к жирным соусам и хорошим винам. На первый взгляд стоит исходить из его невиновности.
Лейф Карлссон выглядел как человек, который скорее выгонит надоедливую муху в окно, чем прихлопнет ее газетой.
Взгляд у него был упрямый, но Карлссон не казался агрессивным. По опыту Жанетт знала: люди, которые не чувствуют себя в безопасности или которых вот-вот раскроют, часто начинают вести себя агрессивно. Лучшая защита – это нападение, если ничего другого не остается.
Но Карлссону как будто нечего было скрывать, и он заговорил первым.
– Мне необходим адвокат? – спросил он.
Жанетт взглянула на Хуртига, пожала плечами и, повернувшись к Карлссону, спросила:
– Почему вы считаете, что он вам необходим?
– Полагаю, я здесь из-за Элисабет, но не очень понимаю зачем. Один из ваших коллег – Шварц, кажется, его зовут – уже допросил меня… – Он вопросительно вскинул руки, и Жанетт заметила, как у него блестят глаза. – Я никогда не был замешан ни в какой уголовщине и не знаю, что говорить.
– Появились новые данные, к которым у моего коллеги Шварца не было доступа.
Хуртиг дернулся, Жанетт притворилась, будто ищет что-то в бумагах.
Она кивнула сама себе, ожидая реакции Карлссона, но тот молча ждал. Хуртиг уже терял терпение.
Жанетт подняла глаза и начала:
– Какие у вас были отношения?
– В каком смысле? – Карлссон уставился на нее. – Разве этого нет в ваших бумагах? – И он указал на кипу документов.
– Разумеется, есть, но я хотела бы услышать об этом от вас. – Жанетт помолчала, формулируя вопрос. – Какими были ваши любовные отношения?
Карлссон покачал головой, возвел глаза к потолку и растерянно улыбнулся:
– Вас интересует, спали ли мы друг с другом?
– Именно. Так вы делали это? Спали?
– Да. Спали.
– Часто?
– Но какое это имеет… – Карлссон тяжело вздохнул. – Да, мы спали друг с другом так часто, как спят все, кто женат пятнадцать лет.
