– Но как это можно скрывать?
– В семьях, где происходит инцест, границы между взрослыми и детьми нечетки и размыты. Все потребности удовлетворяются внутри семьи. Дочь меняется ролями с матерью и заменяет ее, например на кухне, но также и в постели. В таких семьях все делают вместе, и со стороны семья выглядит идеальной. Отношения сильно нарушены, и ребенку приходится удовлетворять потребности взрослых. Чаще ребенок принимает на себя ответственность за родителей, чем наоборот. Семья живет изолированно, даже если с виду ведет социальную жизнь. Чтобы избегать более пристального внимания, семья время от времени переезжает. Без сомнения, Карл Лундстрём сам жертва. И, цитируя Миллер, это трагедия – когда человек бьет своего ребенка, чтобы не думать, что творили с ним его собственные родители.
– Как по-твоему, что будет с Линнеей?
– По крайней мере пятьдесят процентов женщин, подвергшихся инцесту, совершали попытки самоубийства, часто уже в подростковом возрасте.
– Позволю себе цитату. «Есть много способов плакать: громко, тихо или не плакать вообще».
– Кто это сказал?
– Не помню.
– А теперь что будем делать?
Жанетт и не заметила, как София положила ладонь на ее руку, и когда София потянулась поцеловать ее, это выглядело просто как продолжение объятия.
Жанетт снова пережила щекотку в животе – как тогда, в тот вечер, когда они стали близки.
Она хочет больше. Она хочет испытать всю Софию.
– Юхан сегодня ночует у приятеля, а ты выпила. Не хочешь прилечь?
– Хочу, – ответила София, взяла Жанетт за руку и потянула с дивана.
Квартал Крунуберг
Стокгольм может быть отвратительным. Неумолимый враждебный ветер, всепроникающий холод, от которого почти невозможно защититься.
Когда обитатели города просыпаются в зимнюю половину года, за окнами темно, темно, когда они едут на работу, и темно, когда они вечером возвращаются домой. Люди месяцами живут с постоянной, изматывающей нехваткой света, в ожидании весны-избавительницы. Они замыкаются, заползают в свой персональный мир, избегают смотреть в глаза близким просто так и не пускают в себя ничего, что может нарушить их мирок, на страже которого стоят айподы, цифровые плееры или мобильные телефоны.
В вагонах метро пугающая тишина. Любой звук, любой громкий разговор встречают враждебные взгляды или язвительные комментарии. Всякому, кто посмотрит на Стокгольм со стороны, королевская столица представится городом-призраком, где даже солнцу недостает энергии, чтобы пробить лучами серые, как сталь, тучи и хоть несколько часов посветить этим богом забытым людям.
С другой стороны, Стокгольм может быть дивно хорош в осеннем облачении. На Сёдер-Меларстранд замерли лодки-домики, подскакивают на прибое и храбро качаются на волнах, поднятых вульгарными моторками, водными скутерами, изысканными моторными парусниками, что возвращаются домой на Шеппсхольмен, или белыми паромами, идущими к Дроттнингхольму и древнему городу викингов на Бьёркё. Прозрачная чистая вода омывает серые и ржаво-красные кручи на островах в центре города, и гнутся деревья, все в желто-красно-зеленых пятнистых узорах.
Небо было высоким и ясно-синим в первый раз за несколько недель, и Жанетт долго ехала вдоль причалов набережной Меларен.
Она была как пьяная.
Ночь была фантастической. Жанетт казалось, что она ощущает запах Софии, словно та все еще рядом с ней.
Как ток высокого напряжения, подумала Жанетт.
Прикосновения Софии как будто зарядили ее энергией. Непрерывно искрящий красный пульс.
Они то говорили, то любили друг друга часов до четырех, когда Жанетт, вся в поту и задыхаясь, рассмеялась и сказала, что чувствует себя влюбленным подростком, но надо подумать и о завтрашнем дне.
На руке Софии она уснула спокойно, как ребенок.
Когда Жанетт вошла в кабинет Хуртига, он чистил служебный пистолет. Зиг-зауэр, девять миллиметров. Вид у Хуртига был нерадостный.
– Уход за оружием? – усмехнулась Жанетт.
– Смейся-смейся, – буркнул Хуртиг. – После обеда тебе тоже придется спуститься пострелять. Ты что, не читала объявление? – Он вставил магазин, поставил пистолет на предохранитель и сунул оружие назад, в кобуру.
– Нет, не читала. Сегодня после обеда?
– Ага. Мы с тобой должны быть в тире в три часа.
– Тогда почисть и мой тоже. У тебя это гораздо лучше выходит.
Жанетт сбегала к себе в кабинет и принесла пистолет, который хранила в ящике письменного стола.
– Так что нам известно о Фредрике Грюневальд? – спросила она, протягивая оружие Хуртигу.
– Родилась в Стокгольме, – начал Хуртиг словно между делом, расстегивая кобуру и вынимая пистолет. – Родители живут в Стоксунде и никак не контактировали с ней последние девять лет. – Хуртиг проворно разобрал оружие на детали и продолжил: – Своими спекуляциями она уничтожила большую часть семейного состояния.
– Как это?
– Фредрика без ведома родителей закачала все, что у них было, почти сорок миллионов, в несколько новых предприятий. Помнишь wardrobe.com?
– Н-ну… слабо. – Жанетт подумала. – Это не один из тех интернет-магазинов, которые сначала превозносят, а потом обрушивают их акции на бирже?
Хуртиг кивнул, взял на тряпку немного оружейного масла и принялся начищать пистолет.
– Именно. Идея была – продавать одежду через интернет, но все кончилось долгами в несколько сотен миллионов. Грюневальды оказались среди тех, кто пострадал сильнее всего.
– И во всем была виновата Фредрика?
– Так считают ее родители, а я не знаю. В любом случае им сейчас, кажется, неплохо живется. Они так и живут на вилле, а машины на подъездной дорожке стоят не меньше пары миллионов.
– Они могли бы по какой-нибудь причине хотеть избавиться от Фредрики?
– Вряд ли. После краха на бирже она избегала родителей. Они думают – потому, что ей стыдно.
– На что она жила? Ведь даже если она была бездомной, ей требовались какие-то деньги.
– Ее отец рассказывал, что он, несмотря ни на что, жалел дочь и каждый месяц клал ей на счет пять тысяч. Так что вот тебе и объяснение.
– Значит, тут ничего странного.
– Насколько я вижу – нет. Беспечное детство. Хорошие оценки, потом – гимназия в школе-интернате.
– Мужчина или дети?
Хуртиг с отсутствующим видом продолжал начищать пистолет, и Жанетт подумала, что уход за оружием для него сродни медитации.
– Детей нет, – продолжил он, – и, по словам родителей, отношений с мужчиной тоже. Во всяком случае, о которых им было бы известно.
– Может, я консервативна, но, по-моему, это странновато. Ну хоть какой-нибудь мужик должен же был возникнуть за все эти годы.
