— Ты слышишь, Кьяра?… Ты слышишь? Этот звук? Кажется, рация заработала!
Кьяра молчит, а ведь еще минуту назад ее было не заткнуть в рассуждениях о лейтенанте карабинеров и его дневнике. Алекс снова предпринимает попытку вырваться, и снова она оказывается безуспешной.
— Ты отпустишь меня или нет, черт возьми?!.
Сейчас он чувствует то же, что чувствовал бы потерпевший кораблекрушение моряк. Несколько суток под палящим солнцем посреди океана, пресная вода из анкерка вот-вот кончится, последняя галета была съедена накануне. И именно в этот момент на горизонте появляется корабль. Но привлечь внимание экипажа корабля все никак не удается.
Рип-рип-рип.
То, что сверкнуло вдали, вовсе не корабль, а морское чудовище. Левиафан. Потерпевший кораблекрушение моряк горько обманут в своих ожиданиях: за рип-рип-рип следуют не призывы с Большой земли, а первые такты хорошо знакомой Алексу песни.
Miss Otis regrets.
— Что за?… — он так потрясен, что не в силах закончить фразу.
Весть о мисс Отис — худшая за все то время, что он провел в сторожке, в обществе укутанной во тьму сестры. Ее руки ни на секунду не выпускали рук Алекса, они по-прежнему сжимают запястья, кто тогда завел эту проклятую пластинку? Какие еще сюрпризы скрывает кромешная темнота?
— Ты слышишь, Кьяра?
— Что?
— Эта песня… «Мисс Отис сожалеет». Ты слышишь ее? Ты помнишь ее?
— Нет.
Если «нет» относится ко второму вопросу Алекса — еще полбеды. Даже он вспомнил о мисс Отис не сразу, а ведь сопутствовавший ей отъезд Кьяры из К. — одно из немногих важных событий в его жизни. Но что, если шеллаковая дрянь раз за разом прокручивается лишь в Алексовой голове — вот сестра ее и не слышит?
Он сошел с ума и даже не заметил этого.
Придя к такому выводу, Алекс даже испытал облегчение. Если он действительно тронулся рассудком, то все становится на свои места. Все получает объяснение: танец кукольных голов, возня насекомых, причитания мисс Отис в таких местах, где ее не может быть по определению. И наконец, разговоры, которые Алекс никак не мог услышать, сохрани он ясный ум.
К примеру, беседа Лео и Кьяры, подслушанная им в шахте.
Хорошо, если он и впрямь сумасшедший. И находится в безопасности, в какой-нибудь закрытой клинике под Тренто. Или под Больцано, где живут тысячи людей, десятки, сотни тысяч. А «Левиафан» и все приключившееся с домом на вершине — лишь плод его воспаленного воображения. Хорошо, если это так.
Но это не так.
Алекс знает точно. Темнота никуда не делась, холод подбирается все ближе. Холод и темнота — реальность, самая кошмарная из всех возможных, от нее не спрятаться даже в мнимом сумасшествии. Кьяра — вот его единственная надежда на спасение. Даже несмотря на то, что сестра ведет себя странно. Что, если рассудок покинул ее, а вовсе не Алекса?
— Черт с ней, с рацией, — медленно произносит он. — Кьяра? Ты здесь?
— Глупый вопрос.
Действительно, глупый, если учесть, что сестра ни на секунду не выпускает его рук. Кьяра здесь, а вот кукольная голова исчезла, мигнув напоследок выпуклыми, тускло блестящими глазами. Мисс Отис тоже больше не слыхать.
— Мы говорили о том, что этот парень… Селеста… хотел бежать в Америку, так?
— Мне показалось, что тебя не слишком заинтересовала эта история.
— Это не так! — Никогда еще правда, слетавшая с уст Алекса, не была такой безусловной, такой свободной от ненужных примесей, такой кристальной. — Она волнует меня по-настоящему. Продолжай.
— Хорошо. Прежде чем отправиться за океан, Селеста должен был свести счеты с теми, кто знал Нанни. Мир людей намного уже, чем кажется на первый взгляд, и случайные встречи с ненужными свидетелями были вовсе не нужны Селесте.
— Ненужные свидетели… Альпийские стрелки, да?
— Не только. Хотя Нанни всю жизнь прожил в Африке, он успел перевезти сюда жену Викторию и маленького сына. Их тоже нужно было убрать, не только стрелков. После расправы со взводом Селеста намеревался отправиться в Каттолику. В пансион, где жили родные Марина…
Известие об африканской жизни Нанни вовсе не кажется Алексу чем-то из ряда вон выходящим. У Италии когда-то были колонии на Черном континенте, о них Алекс узнал еще в школе. Это не предмет гордости, скорее повод для ностальгии. Да-да, у него щемит сердце, но не по потерянным территориям; в этом сердечном томлении много личного, принадлежащего только ему. Уловить подробности Алекс не в состоянии, перед его внутренним взором мелькает дорога через пустыню в цвету, где-то у плоского горизонта тонет солнце и покачиваются верхушки мачт… Это не Виареджо, не Каттолика…
Каттолика.
В Каттолике жила его жена, Виктория. Не Алекса, Алекс успел обзавестись лишь невестой, — Нанни. Сердце, размягченное видениями цветущих миндальных деревьев по краям дороги, неожиданно сжимается. Трепещет, как пойманная в силки птица: только бы с Викторией не случилось ничего дурного! Только бы она избежала опасности, проклятье! Даже если она избежала опасности — тогда, почти семьдесят лет назад, все дурное уже произошло.
Виктория умерла, как умирают все старики. Она постарела и умерла, угасла — это и есть самая дурная весть из всех возможных. Сколько бы ей было сейчас? Примерно столько же, сколько кладбищенскому сторожу, синьору Тавиани.
А он уже на небесах. Или в каком-то другом месте, где не растут ни миндальные деревья, ни ложные нарциссы. Впрочем, в последнем Алекс не совсем уверен: ложные нарциссы растут везде.
— Но что-то пошло не так? — Голос Алекса звучит умоляюще, как будто от ответа сестры зависит вся его дальнейшая жизнь. — Что-то пошло не так, скажи!
— Всё. Всё пошло не так для Селесты. Хотя поначалу обстоятельства ему благоприятствовали. Он скормил снотворное взводу и затем перерезал горло всем десяти. Включая самого Нанни. И лишь одному человеку удалось спастись — фельдфебелю Барбагелате.
Фельдфебель Барбагелата! Тот самый, чье имя украшало листок на стене палачей. Тот самый, что был обвинен в убийстве наравне с Нанни. О нем предпочитали не вспоминать все эти долгие десятилетия, как предпочитали не вспоминать ни о ком из взвода альпийских стрелков. Жители К. — вот кто должен был украсить стену палачей, все жители К., до единого! Чем они отличаются от настоящего убийцы? Да ничем! Их равнодушие, их стыдливое забвение убивало уже мертвых парней год за годом, год за годом. Мертвецы так и не обрели покоя, их духи до сих пор бродят здесь, в собственной искаженной реальности, пропитанной гневом и отчаянием. Может быть, именно их Алекс встретил на пути в сторожку? Двоих из взвода, но кого именно? До сих пор он не мог вспомнить лица солдата, помахавшего ему рукой, прежде чем исчезнуть за деревянной скрипучей дверью. Но теперь… Теперь Алекс легко бы узнал это лицо! Это не лицо куклы, так долго пялившей на него тусклые стеклянные глаза, и не лицо лейтенанта карабинеров Нанни Марина.
