Если Кьяра в доме — почему она до сих пор не спустилась? Почему никак не отреагировала на холод? Алекса мутит от нехороших предчувствий — появись сейчас черная фигура, его вырвет! Но все прилегающие к лестнице пространства абсолютно безжизненны — или фигура настолько велика, что Алекс не может увидеть ее целиком. К тому же у него начала трястись голова, это ясно по лучу, исходящему от фонарика, — он подрагивает и не может ни на чем сосредоточиться.
Угол кухонного стола, полки, стулья — они появляются и тут же исчезают в темноте. Лучше бы Алекс и не пытался осветить кухню: все с ней вроде бы в порядке, лишь один из стульев опрокинут. Не отрывая взгляда от несчастного стула, Алекс нащупал за пазухой полицейский фонарик, вытащил его и щелкнул кнопкой. Стало намного светлее, но особых подробностей не прибавилось.
Каких подробностей он ждет?
Луж крови, осколков стекла, пулевых отверстий в створках навесных шкафчиков? Что еще сопутствует борьбе за жизнь? Наверное, тотальный разгром, но ничего тотального так и не обнаружилось. А стул мог опрокинуться по той же тысяче невинных причин, по которым из «Левиафана» исчез Боно.
Алекс так и не переступил порог кухни, зато поставил ногу на первую ступеньку лестницы. Это далось ему с трудом, но через несколько секунд дела пошли веселее: он и сам не заметил, как оказался на площадке, под картиной с наивным матросом, наивной птичкой и простодушным морским чудовищем по имени Левиафан.
Когда-то — во времена света, во времена Лео — они казались Алексу забавными. Ничего не изменилось и сейчас — почти ничего. Разве что ушло ощущение, что рисунок создан ребенком. А ведь Алекс хорошо помнит свою первую реакцию на картину: так мог бы нарисовать он сам, если бы ему было пять и если бы он любил рисовать. Из картины ушла ее «детская» составляющая, теперь Алексу кажется, что это взрослый решил замаскироваться под ребенка.
Необычный взрослый.
Комментарий Лео к картине выглядел довольно оригинально: «Человеку не стоит бояться своих фобий. Своих демонов, какими бы страшными они ни казались». Потом был добавлен и полезный совет: «Нужно научиться жить с ними» — или что-то вроде того. Замаскировавшемуся под ребенка неизвестному художнику это, кажется, удалось.
Но цена, которую он заплатил за это, непомерна. Потому что неизвестный художник не вполне здоров. Алекс явственно видит это, несмотря на окружающую его темноту. Улыбка моряка — полубезумна. Точно такое же безумие застыло в глазах маленькой птички. А свитое в кольца тело Левиафана… О статике нет и речи, кольца пляшут, как безумные. «Безумие» — вот ключевое слово. Услужливый лифт памяти Алекса (с приводом у него все в порядке, в отличие от привода скального лифта) тотчас же поднимает из глубин рассказ Ольги об арт-терапии в психиатрических клиниках. Она видела фильм о том, как безумцам в стадии ремиссии суют в руки карандаши и краски и заставляют рисовать. Рассказ так впечатлил Алекса, что он залез в Интернет и сразу же нашел кучу ссылок на целые галереи Имени Безумцев. Их картины не назовешь гениальными, но что-то в них есть.
Что-то тревожное, царапающее душу.
От детской картины хочется бежать без оглядки, а поворачиваться к ней спиной вовсе не хочется. Того и гляди, Левиафан выпустит из объятий моряка и птичку и переключится на кого-нибудь другого. На Алекса, потому что он находится в зоне досягаемости чешуйчатых колец.
Способны ли морские чудовища видеть в темноте или они реагируют только на тепло, как некоторые животные, чьих имен Алекс не помнит? Полицейский фонарик лучше отключить. На всякий случай.
Впрочем, полностью отключать фонарик Алекс не стал, лишь повернул рифленое пластмассовое кольцо на его головке, максимально уменьшив поток света. Сделано это было для того, чтобы не споткнуться на ступеньках: к тотальной темноте, как показывает практика, Алекс привыкнуть не может. А надежды на украшающий его голову второй фонарь больше не осталось. Он благополучно сдох, выработав свой ресурс.
Как только луч «Mag-Lite» перестал доминировать в пространстве лестницы, в нем тотчас же образовался еще один источник света. Он шел не со второго этажа, до которого Алекс почти добрался (там царила все та же непроглядная темень), — откуда-то сверху.
Мансарда.
Отрекомендованная Лео как рабочий кабинет. Алекс помчался туда, сломя голову и перескакивая сразу через несколько ступенек, на ходу выкрикивая:
— Лео! Кьяра! Вы здесь?!
И снова ответом ему была мертвая тишина. Такая зловещая, что перед самым последним пролетом, ведущим к мансарде, молодой человек слегка притормозил. И несколько секунд вглядывался в обрамленный чернотой прямоугольник двери. Она была распахнута, и именно оттуда лился свет.
— Лео? Кьяра? — еще раз повторил Алекс. На этот раз так тихо, что даже не расслышал собственного голоса.
То, что он увидел через несколько секунд, поразило Алекса. Это касалось в первую очередь самой мансарды — просторного помещения, идущего по периметру едва ли не всего дома. Оно венчалось стеклянной стеной, сквозь которую открывался величественный вид на горы. Мог бы открываться, если бы не снежная буря, беснующаяся за окнами. Или — окном? Вглядеться в конструкцию стены Алекс не успел, отвлекшись на саму мансарду. Попади он сюда при других обстоятельствах — и нескольких часов не хватило бы, чтобы рассмотреть ее в деталях. Но сейчас напряженный взгляд Алекса выхватывал самое существенное: добротные шкафы из красного дерева вдоль стен (шкафы, а не полки, как в нижнем зале); широкая деревянная ширма справа, она скрывала от глаза целый угол; кожаный низкий диван с разбросанными по нему подушками, картины на стенах. Прямо перед стеклянной стеной стоял рабочий стол, крытый зеленым сукном. Часть стола загораживало огромное кресло, обращенное лицом к снежной буре.
А источников света было несколько: лампа «летучая мышь» (она стояла в правой части стола, рядом со стопкой книг) и — свечи. Толстые витые свечи, способные гореть сутки напролет, а то и дольше. Алекс насчитал целый десяток таких свечей, расположенных в разных углах мансарды. Поначалу ему показалось, что в помещении никого нет, и, прежде чем приблизиться к застекольной снежной буре, он осторожно заглянул за ширму. Там обнаружилась неубранная кровать, стул и небольшая этажерка с двумя полками. Обе они были заставлены какими-то пузырьками, стопками хлопчатобумажных полотенец и салфетками в одинаковых картонных коробках.
А в воздухе ощутимо пахло камфарой.
Пейзаж за ширмой показался Алексу знакомым. Что-то похожее он уже видел, много лет назад. Кажется, это было связано с покойным мужем покойной тети Паолы. За несколько лет до смерти он перенес инсульт и так и остался парализованным. Когда Алекс впервые приехал в Виареджо вместе с родителями, синьора Марчелло (так звали мужа тети Паолы) уже сразил недуг. Алекс оказался возле двери комнаты, где лежал синьор Марчелло, совершенно случайно. И воспользовался моментом, чтобы заглянуть в щелку: как и все дети, он был чрезмерно любопытен. Щелка не оставляла пространства для маневра, а пошире распахнуть дверь Алекс не решился. Но и того, что открылось ему, было вполне достаточно: угол кровати, тумбочка с массой разнокалиберных пузырьков, салфетки, полотенца…
