Быть может, тогда все и произошло, в их отсутствие?
Кьяра неожиданно подружилась с Джан-Франко, и вместе они произвели на свет какую-то тайну.
Именно к таким выводам пришел двенадцатилетний Алекс, вышагивая следом за родителями. Хорошо бы подстеречь Джан-Франко и порасспросить его о Кьяре. Дело затрудняет лишь то, что Алекс никогда толком не общался с толстяком. Нельзя же считать общением кивки при редких встречах. Со всеми остальными ухажерами сестры Алекс на короткой ноге. Раньше, когда они были мальчишками не старше нынешнего Алекса, никто не обращал на него внимания в лучшем случае. А то и вовсе обзывал «клопом» — в худшем.
Не потащим же мы с собой в горы этого клопа!
Теперь все изменилось, теперь они здороваются с Алексом за руку и просят передать сестре:
— записки;
— мягкие игрушки и брелоки, которыми можно бесплатно разжиться по акции в супермаркете;
— билет в кино;
— приглашение покатать шары в боулинге;
— букетик цветов, нарванных в оврагах за К.; после того, как подержишь его в руках, ладони окрашиваются в зеленый цвет, а от запястья к локтю бегут крошки-муравьи.
Обычно ухажеры дарят Кьяре горечавку, ярутку или примулу, изредка и по большим праздникам — безвременник и первоцвет. И, к вящему удивлению Алекса, никто — никто! — не удосужился презентовать ей ложные нарциссы. Что, если корень проблемы в этом? Что, если Джан-Франко преподнес Кьяре букет ложных нарциссов и тем самым склонил ее на свою сторону — темную сторону улицы?
Все это полная фигня.
У ложных нарциссов слишком легкие лепестки, чтобы выдержать груз тайны, дело совсем в другом, совсем. Алексу очень хочется поговорить с Джан-Франко, и он не спит полночи, придумывая предлог для беседы. Так ничего и не придумав, он засыпает, а утром просыпается со счастливой мыслью: лучшего предлога, чем сама Кьяра, нет!
…Джан-Франко находится там, где ему и положено быть: в недрах отцовского «Carano». Целых полчаса, стоя у витрины, Алекс пытается привлечь внимание толстяка, он машет ему рукой, тычет пальцем в стекло, а потом — в самого себя, что должно означать: «у меня к тебе разговор». Джан-Франко лишь кивает в ответ, он не торопится выйти, тем более что в широкие окна бара бьет солнце, и, выйдя, несчастный парень тут же оказался бы на солнечной стороне.
Ну что ж, Джан-Франко, посмотрим, у кого раньше закончится терпение!
Терпение заканчивается у солнца: минут через двадцать оно скрывается за высокой башней ратуши, солнечная сторона улицы погружается в тень, и Алекс, облегченно вздохнув, снова начинает подпрыгивать и подавать знаки толстяку.
— Чего тебе? — хмуро спрашивает Джан-Франко, появившийся на пороге бара.
Всем своим видом он показывает, что тратить время на разговор с двенадцатилетним мальчишкой не собирается. Но Алекса так просто с толку не собьешь.
— Привет, Джан-Франко!
— Что тебе нужно?
— Есть разговор.
— Я занят. Давай в другой раз.
— Это… насчет Кьяры.
Прыщи на лице Джан-Франко вспыхивают подобно светлячкам, все оттого, что толстяк и Алекс стоят на темной стороне улицы. Если бы солнце не ушло за ратушу, место светлячков заняли бы божьи коровки, очень милые насекомые, Алекс всегда относился к ним с симпатией. Божьи коровки не раз улетали в небо, к своим деткам, — и не без помощи Алекса. Но отправить к облакам целый миллион ни у кого не хватит времени и сил. Пусть уж остаются светлячками.
Толстые пальцы Джан-Франко хватают его за шиворот рубашки, и через минуту Алекс оказывается за углом бара, в маленьком тупичке, заваленном картонными коробками и пластиковыми ящиками из-под пива. Здесь еще темнее, чем на улице.
— Ну?!
Мириады светлячков ослепляют Алекса, он щурится и потирает шею.
— Кьяра просила передать тебе привет.
— Правда?
— Ага. Так и сказала: «Передай привет Джан-Франко».
— Это все?
— Эээ… еще она сказала, чтобы ты помнил об уговоре.
До чего же он умный, Алекс! Даже Кьяра не придумала бы фразу лучше: сказать сразу обо всем, ничего толком не сказав, а заодно прощупать толстяка, — ну разве он не молодец?! Теперь осталось внимательно проследить за светлячками: они гаснут один за другим. Через несколько секунд круглое лицо Джан-Франко становится темнее тупичка с коробками, темнее улицы. Даже глаз не различить — вместо них разевают пасти два маленьких оврага. Именно в них обычно живут ярутка и горечавка и целые колонии крошек-муравьев. Но сейчас в оврагах нет ни одного живого существа — только пустота.
— Джан-Франко? — Алекс начинает беспокоиться. — С тобой все в порядке?
— Да.
Там, где находился рот Джан-Франко, теперь простирается еще один овраг — самый глубокий, самый длинный. Ни один цветок не спустится туда добровольно, ни один муравей. А то, что выползает оттуда, не имеет отношения ни к флоре, ни к фауне.
Это всего лишь слово, оно кажется Алексу заляпанным грязью и нечистотами:
— ДА.
— Кьяра хотела тебя увидеть, — Алекс старается не заглядывать в овраг, он даже глаза прикрыл. — Думала, ты придешь попрощаться…
— Слишком много работы в баре. Думаю, она не очень переживала.
О чем говорить дальше, Алекс не имеет ни малейшего понятия. Из оврага все еще тянет сыростью и вонью, но запах постепенно ослабевает. Кажется, толстяку удалось взять себя в руки, непонятно только, зачем он соврал Алексу о вчерашнем дне?
— Она хотела тебя видеть, — упрямо повторяет Алекс.
— Слишком много работы в баре, — Джан-Франко не менее упрям. — Что-нибудь еще?
— Помни об уговоре.
Алекс подносит палец к губам, в точности повторяя жест Кьяры, на Джан-Франко жалко смотреть. И оврага, который так пугал мальчика, больше нет. Его сменяет неглубокая расщелина, быстро зарастающая дроком. Но и расщелина исчезает через секунду, а дрок остается. Вот только плети его стеблей не зеленые, а черные и высохшие; ощущение такое, что вернувшийся на привычное место рот толстяка зашит нитками. Алекс трясет головой, чтобы избавиться от наваждения, и крепко зажмуривается. Когда же он открывает глаза — Джан-Франко больше нет.
* * *
…Странно, что об этих двух днях из детства, об отъезде Кьяры, о ее безмолвном прощании с сыном бармена и о последующем с ним коротком разговоре в темном тупичке, Алекс вспомнил только сейчас, вися над бездной. Он мог вспомнить об этом и раньше — когда увидел рисованного Игнасио с пальцем на губах. Он мог вспомнить, а мог и не забывать вовсе.
Но он забыл.
Теперь произошедшее на автобусной станции кажется Алексу чем-то важным, имеющим непосредственное отношение к пикировке Кьяры и Лео. Да и само по себе это событие было не рядовым, ведь его сестра уезжала тогда из К. навсегда. А «навсегда» уезжают лишь единожды в жизни. Так почему Алекс забыл об этом и — главное — как он забыл?
