— Нет, не надо.
— Позвони, если передумаешь.
Завершив разговор, Алекс бросил трубку, словно она обожгла ему руку. Разумеется, он не станет вызывать Диану. Он просто не вынесет ее присутствия, пока не узнает, чем закончится сегодняшний день.
Господи, чего бы он только не отдал за одно ее прикосновение!
Алекс встряхнулся. Пришла пора проведать аналитиков, которые работают над списками автомобилей, направлявшихся из Стокгольма в Арланду в известный промежуток времени.
В отделе Себастьяна его сразу узнали.
— Чем могу помочь? — осведомился один из парней.
Алекс изложил суть дела, стараясь не выказывать нетерпения. Он не имел права срываться. Только не сейчас и не на территории СЭПО. Эден ушла на встречу с людьми из ЦРУ, а Фредрика вернулась за свой стол. Она любила его, старого товарища на четырех крепких ножках, за которым сотворила немало чудес. Что ей стоит совершить невозможное и на этот раз!
— Одну минутку, я сейчас, — засуетился аналитик и убежал, оставив Алекса одного.
Алекс оглядел офисный зал. Он сам не знал, чего ожидал от СЭПО, но точно не этого. Словно ребенок, он не мог принять ни обыденности этой обстановки, ни даже банальной вежливости сотрудников. Слишком не вязалась она с бытовавшим в массовом сознании образом агента спецслужб. Алекс помогал им всего один день. Не то чтобы после этого их работа стала для него менее притягательной или лишилась ореола таинственности, просто он понял о ней главное: она невероятно тяжела.
Между тем аналитик вернулся. Глядя на него, Алекс пытался определить, служил ли тот раньше в полиции или относится к «гражданскому» контингенту СЭПО, но так и не смог. От ненужных вопросов Алекс решил воздержаться. Опыт работы с Фредрикой научил его не делать разницы между теми и другими. Главное, чтобы человек был пригоден к делу, а это не всегда можно определить исходя из фактов биографии.
Лицо аналитика сияло.
— Пожалуйста! — Словно намекая на что-то, он протянул Алексу листок бумаги. — Наиболее интересные мы обвели в кружок. Вам знакомы эти имена?
Еще бы! Один из автомобилей, направлявшихся, согласно этому документу, из Стокгольма в Арланду за несколько часов до звонков в участок, принадлежал Захарии Келифи.
На этот раз Эден решила не выпускать американцев из конференц-зала, пока те не предоставят ей нужной информации. Стараясь ничего не упустить, она сосредоточилась до предела. Стоит только ослабить хватку — и все пропало.
Когда же наконец завершится этот невыносимо длинный день!
Сотрудники ЦРУ были все те же. Эден и Себастьян уселись за стол напротив них.
— Спасибо, что так быстро откликнулись на наше приглашение, — начала Эден. Ни один мускул не дрогнул на лицах американцев. — Удалось ли выйти на связь с вашим агентом на борту самолета?
— Нет. А что слышно об Эрике Рехте?
— К сожалению, ничего. Пока молчит.
— Как вы понимаете, возникло много вопросов, в которых нам без вашей помощи не разобраться, — сказал один из приглашенных.
Эден подняла глаза. Трудно было спорить с американцами. И безнадежно, потому что они почти всегда одерживали верх. Американцы нравились Эден своей общительностью и незакомплексованностью, она завидовала их амбициозности и энергичности. Само их присутствие действовало на самолюбие Эден, вызывая желание казаться лучше, заставляя вспомнить и пожалеть о так и не использованных возможностях.
В то же время она недолюбливала их за высокомерие. Нередко оно становилось препятствием на пути взаимопонимания и отрицательно сказывалось на результате работы.
— Мне нужны списки, — напомнила Эден.
— Какие? — удивились гости из ЦРУ.
— Содержащихся в «коттедже Теннисона».
Называя заключенных «содержащимися в „коттедже“», Эден старалась быть вежливой.
Эден ждала. Она чувствовала поддержку Себастьяна, хотя и не смотрела на него. Он же не считал нужным вмешиваться в разговор.
— Это невозможно, — возразил один из американцев. — И не нужно, как мы уже говорили.
Эден нахмурилась:
— Это не разговор. У нас много вариантов решения возникшей проблемы, но я не думаю, что сбить самолет — лучший из них.
— И плохой выход все же выход, — заметил мужчина из ЦРУ. — Пусть мы убьем четыреста человек, зато спасем тысячи. Увы, в нашей работе иногда приходится принимать и такие решения.
Неужели? А вот Эден до сих пор не приходилось. И она не чувствовала себя готовой принять такую ответственность. Только не сейчас.
— Если только нет альтернативы, — ответила она американцу. — В данном случае она есть.
Она повторила свою просьбу. Этой тактике Эден научили ее дочери. Обе они прекрасно знали, что самый верный способ получить любимое лакомство — произнести его название несколько раз.
— Зачем вам эти списки? — недоумевали американцы.
— У нас много новых фигурантов. Мы хотели проверить, нет ли среди них бывших или нынешних заключенных «коттеджа».
Одно-единственное имя крутилось в голове Эден: Адам Мортайи.
— Рассказывайте.
— Сначала вы.
Они как будто удивились ее дерзости, но потом задумались. В этот момент Эден поняла, что победила.
— Хорошо, — кивнул самый неразговорчивый из гостей. — Вы получите имена тех, кто был отпущен на свободу. Но не более. Простите, но это все, что в моих силах.
«Черт бы вас подрал!» — выругалась про себя Эден.
Это было не совсем то, чего она хотела, но все-таки кое-что.
И тогда тот, что сидел справа, назвал ей имя первого из заключенных, покинувшего стены секретной американской тюрьмы.
— Это иракец, задержанный в Пакистане, — пояснил гость. — Он не представлял для нас практически никакого интереса. Рассказал о нескольких лагерях подготовки боевиков, в остальном же оказался бесполезен. Есть информация, что в Ирак он не вернулся, отправился к родственникам в Иорданию.
Эден сделала пометку в блокноте.
— Спасибо. А второй?
— Родом из Марокко. Одно время проживал в Германии и Великобритании. Мы взяли его в Пакистане, где он готовил нападение на один из наших военных объектов в Афганистане.
— Опять Германия, — обратила внимание Эден.
Американец пожал плечами:
— Наш подопечный пробыл там не так долго. Мы выпустили его в августе прошлого года, и он тут же направил стопы туда. Однако в мае снова подался в Марокко. Это его отец давал интервью газете, в котором упоминалось название «коттеджа».
— Ошибка, которая больше не повторялась, — многозначительно заметил мужчина, сидевший посредине.
