– И все-таки я не пойму, почему вас никто не заметил. Никто из тех, кто там был.
– Ну почему же, – возразил Суворов, – меня видела моя мать.
– Вы заходили домой?
– Нет. Мать меня видела, когда я забирал из гардероба Ленкино пальто. Я ведь хотел потом ее проводить.
– Подождите-подождите… – быстро проговорила Дайнека. – Вы забрали ее пальто?
– Я до сих пор его помню, красненькое такое, с черными пуговками.
В коридоре раздался детский голос:
– Бабушка, ты подслушиваешь?
Этот вопрос заполнил возникшую паузу. Дайнека замерла. Суворов поднялся и рванул на себя дверь. За ней с пунцовым лицом стояла Анна Петровна, гардеробщица из Дома культуры. Из-под ее руки выглядывал знакомый мальчишка.
– Мы не слышали, как вы зашли, – строго сказал Суворов.
– А мы уже давно здесь стоим, – чистосердечно признался ребенок.
Михаил Андреевич спросил у старухи:
– Мама, ты нас подслушивала?
У Анны Петровны задрожало лицо, и она громко заплакала.
– Да что ты, в самом деле, – Суворов подхватил ее под руки и подвел к креслу. Усадив, сказал сыну: – Быстро – воды!
Мальчишка убежал и скоро вернулся с полным стаканом. Михаил Андреевич приблизил его к лицу матери. Та отхлебнула пару глотков и продолжила плакать.
– В чем дело?
– Все эти годы… – Анна Петровна конвульсивно затрясла подбородком, – Я думала, что это ты убил Ленку Свиридову.
– Что за бред! – воскликнул Суворов. – В двенадцать ночи я уже спал в общежитии.
– Но мне же ты не сказал! – зарыдала старуха.
– А ты не спрашивала!
Здесь вмешалась Дайнека:
– Вы видели сына и знали, что это он забрал из гардероба ее пальто?
– Я сама его отдала.
– Но почему не сказали об этом следователю?
– Чтобы он посадил в тюрьму моего мальчика?! – визгливо закричала старуха. – Все только и ждали, чтобы кого-нибудь обвинить! Забрал пальто – значит, убил! А я им – нате! Берите моего Мишеньку! Не для того я его растила, чтобы он из-за какой-то шалавы в тюрьме оказался!
– Мама! – одернул ее Суворов.
– Так ведь и вахтер ничего не сказал… – растерянно пробормотала Дайнека.
– Если б вы знали, чего мне это стоило! – Анна Петровна вдруг успокоилась и дальше заговорила вполне сдержанно. – В ногах валялась, деньги давала, все, чтобы не сказал, что Мишеньку видел. Старый черт… Слава богу, и его скоро Господь прибрал!
Михаил Андреевич недоверчиво заглянул в лицо матери:
– Ты платила ему?
– Платила! – с вызовом ответила Анна Петровна. – Ты же не сказал мне, что не убивал свою Ленку!
– А должен был? – изумился Суворов.
Старуха разгладила на коленях юбку и деловито заметила:
– Вышло, как вышло. Теперь хоть умереть спокойно могу.
– Но куда же потом подевалось это пальто?
– Кажется, я оставил его в кулуаре. Точно не помню. Я тогда об этом не думал. – Суворов посмотрел на часы. – Обеденный перерыв кончился пятнадцать минут назад… – Он перевел глаза на Дайнеку: – Надеюсь, я вполне удовлетворил ваше любопытство?
– К любопытству это не имеет никакого отношения, – возразила она. – Если потребуется, вам придется дать показания.
– Ничего не имею против.
– Лучше бы вы сделали это тогда! – Дайнека критически оглядела Суворова. – Теперь я пойду.
Вернувшись с работы, Мария Егоровна сообщила:
– Завтра хоронят Сопелкина. Гроб с телом для прощания поставят в вестибюле Дома культуры.
– Но ведь там ремонт, – заметила Людмила Николаевна.
– До вестибюля еще не дошли.
Дайнека спросила:
– Где можно купить цветов?
– Зачем покупать? – удивился Витольд Николаевич.
– Хочу сходить проститься с Геннадием Петровичем.
– В нашем саду их много. Я сам нарежу тебе букет.
– И мне, – напомнила Мария Егоровна.
– И тебе, – успокоил ее Кораблев.
Вечером, когда Дайнека легла спать, мать подъехала к ней на коляске, погладила по голове и тихо спросила:
– Зачем тебе идти? Ты, ведь его почти не знала.
Дайнека обернулась:
– Если бы мы сюда не приехали, он бы остался жив.
Глава 33. Тяжелый штанкет
В одиннадцать Кораблев ждал их у машины с двумя букетами. Мария Егоровна надела черное платье, Дайнека ограничилась шарфом, накинув его на плечи.
Вручив каждой по букету, Витольд Николаевич распахнул ворота, сел в машину и выехал со двора. В заднее стекло Дайнека видела, как Надежда закрыла створки, а потом махала рукой из калитки.
«Все-таки странно», – подумалось ей.
Две недели назад она даже не предполагала о существовании этих людей. А теперь все они входили в ее ближний круг, жили рядом, обедали с ней за одним столом. У них появились общие темы, дела и уже были размолвки. Как иногда быстро меняется жизнь человека. Другие мысли, другие люди, другие дела…
При воспоминании о другой жизни Дайнека позвонила Вешкину.
– Сергей, это я. Есть что-нибудь новое?
– Есть, – сказал он. – Только сейчас в Москве семь утра, и я еще сплю.
– Прости. Эти хреновы пояса…
– При чем здесь пояса?.. – озадачился Вешкин.
– Я имею в виду часовые…
– Дежавю.
– В каком смысле?
– Это ты уже говорила.
– Ну, прости!
– Как только уточню одну информацию, я тебе позвоню.
Она спрятала телефон и только теперь заметила, что автомобиль Кораблева остановился у Дома культуры. Мария Егоровна спросила у мужа:
– Ты с нами?
– Пожалуйста, избавь меня от этих мероприятий!
– Но ведь вы были знакомы…
– Не более чем с любым другим твоим сослуживцем.
– Было бы правильней…
Не дожидаясь, пока она закончит нравоучение, Кораблев покинул машину, и они втроем вошли через главный вход в Дом культуры, все двери которого на время прощания были открыты.
В вестибюле уже собрались люди, рассредоточившись группками по всему его пространству. Вслед за Марией Егоровной Дайнека подошла к гробу и, не глядя в лицо покойника, положила цветы. После чего как можно быстрее удалилась.
В глубине вестибюля, возле двери, ведущей в театральные кассы, она заметила Труфанова. Сегодня он был одет в темный костюм.
