— Оуэн. — Отец с виноватым видом подошел за сыном. — Не мешай доктору Моррисону и мисс Перкинс. — Он увел малыша.
— Если ты так хочешь знать, — с вызовом произнесла она, — я тебе скажу.
— Не надо…
— Конечно, я была с Мартином Иганом.
— Тебе вовсе не нужно…
— Я же вижу, что ты хочешь знать. Был еще и Честер.
— Голдсуорт. — Моррисону стало не по себе. Она хранит верность исключительно моей памяти. — Этот старый козел? — съязвил он.
— Да. Последний раз, когда мы были вместе, этот «старый козел», как ты его назвал, поимел меня четыре раза за два часа. Скорее уж, старый бык, это будет вернее.
— В его-то возрасте, — пролепетал Моррисон, стараясь не повышать голос, — такая резвость опасна. Ему еще повезло, что остался жив.
— Я сказала ему, что это был самый впечатляющий спектакль. Он прямо порозовел от похвалы.
— Нет, это от инфаркта.
Мэй расхохоталась:
— О, Эрнест, дорогой, вот за что я люблю тебя. Ты всегда умеешь меня рассмешить.
Несмотря ни на что, ее лживые губы снова казались сладкими, чувственными, манящими. Ему даже не верилось, что он сейчас думает о ее губах. Она снова занимается этим.
— Ты нарочно заводишь любовников, чтобы дразнить меня.
Ее взгляд потух.
— О, дорогой, неужели ты никогда не поймешь меня? Я вовсе не дразню тебя. Я делаю это ради собственного удовольствия, я так развлекаюсь.
— Мэйзи, кому же ты принадлежишь, в конце концов? — Его голос взвился от отчаяния. Еще минутой ранее он собирался возобновить свое предложение о женитьбе. Теперь все пошло наперекосяк, и он не понимал почему.
— Кому? — Она слабо улыбнулась. — Себе самой. И если тебя это интересует, то и ребенок тоже принадлежит только мне. На этом закончим. Ты оказался ничем не лучше Джона Уэсли. В будущем мне не следует отдавать свое сердце мужчинам, которые своим сердцем делиться не хотят, для которых карьера и амбиции всегда будут единственной женой и любовницей. — Она встала. — Все было прекрасно. Но я должна бежать. Я обещала Рэгсдейлам вернуться к четырем. Они ждут меня.
— Им бы раньше следовало так ревностно относиться к твоему времяпрепровождению.
Шутка была неудачной. Но его больно ранило ее обвинение в том, что он не хочет отдать ей свое сердце, пусть даже — или, возможно, потому что — в этом была доля правды.
— Мне неприятен ваш сарказм, доктор Моррисон. Доброго вечера. И желаю вам удачи в ваших путешествиях и вашей войне. — Зашуршали юбки и шали, и она ушла.
В тот вечер банкет с китайскими официальными лицами прошел как в тумане, и Моррисон почти не участвовал в разговоре.
Впервые его слабые познания в языке обернулись благом. Вернувшись в отель, он провалился в тяжелый сон, в котором не было людей, лишь шелест папоротниковых зарослей, яркое солнце и камни, щедро унавоженные вомбатами
[39]
. Он проснулся с тяжелой головой, как будто ее, словно якорь, бросили в песок.
До завтрака он успел отправить телеграмму Беллу о том, что задерживается в Тяньцзине, сославшись на ряд неотложных встреч. Было девятнадцатое апреля.
У местного антиквара он купил красивый серебряный пояс, украшенный фигуркой «двойного счастья», китайским символом семейного союза, и отослал его с письмом, адресованным «моей дорогой Мэйзи». В письме он умолял о встрече.
Ответа он не получил.
Днем, в гостиной Дюма, Моррисон признался, что у него неприятности на всех фронтах, включая — плохо это или хорошо — брачный.
— А… ну насчет последнего ты не переживай.
— Я все слышала, дорогой. — Миссис Дюма вошла с подносом, на котором был сервирован чай с сэндвичами. По выражению ее лица можно было предположить, что, будь она замужем за кем-то вроде доктора Моррисона, ей не пришлось бы терпеть убогий юмор нынешнего супруга.
— Теперь ты понимаешь, что я имел в виду? — прошептал Дюма.
— Я и это слышала, — прощебетала миссис Дюма. — Как бы то ни было, оставляю вас, можете продолжать свою дискуссию. Я пойду к себе, почитаю. Мне попалась потрясающая книга.
— И что же это за книга? — спросил Моррисон.
— «Анна Ломбард» Виктории Кросс.
— А…
— Вы читали? Согласны, что это замечательный роман?
— Да, изумительная вещь, хм…
Когда ее шаги удалились, Дюма вздохнул:
— Слава богу, что в Тяньцзине дефицит красавцев патанов, иначе я снова всерьез опасался бы за наш брак.
— Ужасная книга, — сказал Моррисон.
— Жуткая. Ну что там у тебя стряслось?
Моррисон рассказал о своем разговоре с Мэй.
История настолько взволновала Дюма, что он принялся пощипывать усы.
— Когда ты снова встречаешься с ней?
— Ее величество отказывается отвечать на мои письма. Впрочем, миссис Рэгсдейл вызывает меня к себе завтра утром на беседу.
У Дюма брови поползли вверх.
— Я бы на ее месте сделал то же самое.
Глава, в которой Моррисона ожидает самый любопытный разговор
— Доктор Моррисон, спасибо, что пришли.
— Всегда рад, миссис Рэгсдейл.
За ночь погода, капризная, как любовь, снова обернулась весной, яркой и даже знойной. Над верхней губой миссис Рэгсдейл проступили капельки пота, пока они обменивались любезностями. Моррисон чувствовал, как у него подмышками расплываются влажные круги. Он держал шляпу в руке.
— Доктор Моррисон, — начала она наконец, устремив на него виноватый взгляд. — Как вам известно, сенатор и миссис Перкинс доверили мне свою дочь на время ее пребывания в Китае.
Он кивнул. Тугой ком стоял у него в горле, не лучше дело обстояло и в животе.
— Боюсь, я вынуждена говорить с вами о весьма щепетильном деле. Полагаю, вы знаете, что я имею в виду.
Миссис Рэгсдейл выдавила из себя слабую улыбку. Но она тут же умерла на ее губах. Попытки оживить улыбку не принесли успеха.
— Да. — Он почувствовал, что краснеет. — Думаю, что да. — Меня так и распирает от злости.
— Доктор Моррисон, вы знаете, как я уважаю вас.
Моррисон затаил дыхание.
— Там, у себя на родине, как вы догадываетесь, сенатор и миссис Перкинс занимают очень высокое положение в обществе.
— Конечно, — осторожно ответил Моррисон.
Миссис Рэгсдейл нахмурилась, и ее глаза наполнились слезами.
