— Обо всех говорят разное.
— Именно… Так вот, я внимательно присматривался к вашим публикациям, меня особенно заинтересовали материалы о сальвадорских дядюшках из американского секретного ведомства, которые вроде бы растят бананы, и ваше предчувствие переворота в Гаривасе… Не хотели бы поработать на меня?
— Вы согласны печатать все, что я стану писать?
— Ну, если что-либо и помешает мне это сделать, вы получите сполна, по высшему разряду, все, что хотите получить за свой материал; фикс я готов оговорить заранее.
— Заманчиво… Конечно, согласна… Но я не очень понимаю, чем вызвано столь лестное предложение, господин Доле?
— Все очень просто… Вы угадали дважды… Вы угадали в угоду левым, а я правым… Но ведь меня покупают и левые, и правые, а самое главное — болото, оно-то и дает прибыль… В конечном счете крайне левый Маркузе всю войну работал в сугубо правом Центральном разведывательном управлении… Я коммерческий редактор, и мне не важно, на ком я подниму тираж… Вы же не агитируете за то, чтобы нами стали править коммунисты? Нет. Вы угадываете? Да. Вас читают? Бесспорно. Вы имеете все шансы стать звездой? Да. Меня это устраивает… Что за срочный материал вы вчера заканчивали?
— Интервью с полковником Санчесом.
— Ого! Но ведь, сколько я знаю, он никому не дает интервью.
— Мне дал.
— Где это интервью?
— Здесь, — она кивнула на свою сумку. — Только не перепечатано.
— У меня прекрасная стенографистка фройляйн Жоссе. Продиктуйте ей, я сразу прочитаю и пущу в набор… Думаю, три тысячи франков вас устроит?
— И вы согласны оплатить стоимость авиационного билета?
— Бесспорно, но тогда я уплачу вам две тысячи франков, и это будет справедливо.
— О'кэй… Я ставлю, правда, одно условие, господин Доле…
— Вы само очарование, я готов пойти вам навстречу во всем, но, увы, не умею подчиняться условиям… Предложение — пожалуйста…
— Я отдам интервью с Санчесом только в том случае, если вы напечатаете и мой комментарий. Я в чем-то не согласна с полковником и пищу об этом со всей определенностью…
— Диктуйте комментарий моей фройляйн Жоссе, я посмотрю.
Через два часа Доле пригласил к себе Мари.
— Интервью блистательно, вы побьете мадам Фалачи, верьте нюху коммерсанта от журналистики. Я ставлю материал в номер. Ваш комментарий о том, что в Гаривасе грядут тревожные события, я поставлю через номер, после того, как появятся отклики на интервью.
— Отклики появятся, я вам это обещаю. Мне хочется увидеть комментарий, не дожидаясь откликов…
— Фройляйн Кровс, — сказал Доле, и улыбка на его лице исчезла, словно ее и не было, — я сказал вам лишь то, что считал нужным сказать. Решайте. Все на ваше усмотрение…
Через сорок минут комментарий Мари Кровс вместе с интервью был ксерокопирован и отправлен фрау Розен.
Через час пятнадцать материал оказался в конторе господина Брюкнера.
Через семь часов копия документов была вручена в Мюнхене представителю ЦРУ президентом БНД.
Назавтра — по той же цепи — редактору Доле было предложено оплатить издержки за неопубликование комментария Мари Кровс о том, что "в Гаривасе взрывоопасная ситуация" и что "если лидеры революции не называют имен тех, кто намерен свергнуть Санчеса, то не потому, что не могут или ни хотят этого сделать, а лишь в связи с тем, что ждут нужного времени — удобного и целесообразного для такого рода заявления".
"Активность групп, породненных с концерном Дигона, заключала Кровс, — не может не быть связана с надеждой на то, что в Гаривасе к власти придут новые люди, более "покладистые" и "трезво" оценивающие традиционную роль северного соседа и его государственные, а также и деловые интересы. Один из молодых майоров сказал мне в заключение беседы: "Продержавшись пару месяцев, мы надолго сохраним власть; в противном случае нас ждет катастрофа".
Мари Кровс обратилась в те редакции, с которыми ранее поддерживала устойчивые контакты, но ее разговоры теперь фиксировались; рычаги давления на редакторов были найдены заранее.
Ей ничего не оставалось как метаться в поисках той газеты или журнала, которые могли бы напечатать то, что она обещала Мигелю Санчесу.
6
11.10.83 (18 часов 23 минуты)
Дон Баллоне теперь день делил на три равные части; перед завтраком он час плавал в бассейне, потом, выпив кофе, изучал телексы, поступавшие из его контор в Палермо, Риме, Милане, Вене, Марселе, Никосии, Хайфе, Каире, Гонконге, Далласе и Майами, отправлял указания, диктуя их своему стенографисту в присутствии адвоката Доменико Ферручи; без консультации с Ферручи он не предпринимал ни одного шага; затем просматривал отклики мировой прессы на новинки кино, сам, не доверяя никому, подбирал досье на ведущих актеров; изучал данные, поступившие с бирж; прежде всего интересовался "скачками" цен на серебро — исходный материал в производстве кинопленки; после этого анализировал сообщения из Южной Америки — там его интересовала земля, он носился с проектом создания своего "Лас-Вегаса"; генерал Стреснер, "пожизненный президент" Парагвая, был на связи; старый диктатор понимал, что пополнить казну фашистского режима без привлечения иностранных туристов невозможно, необходима индустрия; впрочем, Дон Баллоне как- то заметил адвокату Ферручи, что "Стреснер слишком одиозен, лучше бы завязать хорошие связи с Уругваем, там вроде достигнута стабильность"; после этого он спускался на второй этаж обедать, как правило, вместе с Ферручи; порой приглашали продюсера Чезаре — из безвестного администратора, работавшего на съемках, он вырос — с подачи Дона Баллоне — в крупнейшего европейского кинобосса, имел двадцать четыре прекрасных кинотеатра в Милане, Неаполе, Риме, Париже, Токио и Нью-Йорке, финансировал талантливую молодежь, понимавшую толк в бизнесе и киноделе (главный закон мафии преемственность, ставка на тех, кого вытащил из дерьма, те не предадут); раза два в месяц приезжал личный духовник Дона Баллоне, при нем не подавали ни мяса, ни вина; его визиты падали на понедельник, именно этот день у Дона Баллоне был разгрузочным, он ел яблоки и пил соки, ничего больше.
После часового отдыха возле бассейна Дон Баллоне выходил на яхте в море; радиостанция была оборудована по последнему слову техники, связь со всем миром отлажена, шифр надежен.
Здесь он получал секретную информацию, поддерживая контакт с людьми, которые непосредственно связаны с агентурой Центрального разведывательного управления. Со "службой анализа и исследования" банков Кун Леба и Дэйва Ролла, то есть с подразделениями, проводившими работу, сходную с каждодневной практикой ЦРУ, но сориентированную на политиков лишь в той мере, в какой они могли помогать или мешать бизнесу, Дон Баллоне вел переписку лично, не доверяя своих тайн никому; после радиопередачи тексты немедленно сжигались, память у него была феноменальная.
На яхте он работал до семи часов, потом в море спускали канатную лестницу, он еще раз купался, как и предписал его личный врач Джузеппе Исидоро, до тяжелой усталости единственное средство против болезни века, остеохандроза; затем ему приносили средиземноморские фрукты — лучшая гарантия легкого получасового сна, а уж потом возвращался в Ниццу, смотрел с внуками фильмы, которые лично выбирал, чтобы не было кадров с обнаженными женщинами и тому подобной мерзости, играл партию в шахматы с адвокатом Ферручи, очень не любил проигрывать, Ферручи это знал, но тем не менее никогда не поддавался патрону; шел в спальню к своему любимцу, самому младшему внуку Луиджи, садился на краешек его кровати и рассказывал сказку на ночь. Чаще всего он сочинял сказки на ходу, хотя Луиджи больше всего любил историю про Чипполино, только чтобы не было страшно.
