– А теперь, может, послушаешь? Я вполне серьезно…
Лиззи зевнула.
– Я действительно думаю, что…
Она снова зевнула.
– Что…
– Да брось!
«Ну вот, опять в пропасть», – подумала Лиззи, прежде чем провалиться в море мрака. Правда, на этот раз она кое в чем разобралась. Город считался подводным, потому что находился на дне темного океана. Он был живой и согревался вулканическим теплом. Поэтому и учитывал иерархические ценности по верхней и нижней шкалам. Наверху все было холоднее, медленнее, более вяло. Внизу – жарче, быстрее, насыщено мыслями. Город/организм представлял собой коллективную форму жизни, как португальский военный корабль или управляющая Сеть с гигантским разветвлением связей. Все общение в его пределах происходило посредством какой-то формы электромагнетизма. Допустим, ментальное радио. Точно так же организм общался и с ней.
– Думаю, теперь я понимаю вас.
– Не понимай. Беги!
Кто-то нетерпеливо стиснул ее локоть и потащил за собой, все ускоряя темп. Она ничего не видела. Как будто мчалась в полночь по неосвещенному подземному туннелю длиной в сто миль. Под ногами хрустело стекло. Почва была неровной, и Лиззи иногда спотыкалась, но невидимый спутник снова и снова рывком поднимал ее на ноги.
– Почему ты так медленно двигаешься?
– Медленно?
– Очень.
– А почему мы бежим?
– Нас преследуют.
Они внезапно свернули в боковой проход и поковыляли по острым булыжникам. Где-то выли сирены. Что-то рушилось. Толпа наступала.
– Да уж, вы весьма своевременно усвоили смысл движения.
Нетерпеливо:
– Это всего лишь метафора. Надеюсь, ты не думаешь, что это настоящий город? Почему ты такая несообразительная? Почему с тобой так трудно общаться? Почему ты такая медлительная?
– Я этого не замечала.
С нескрываемой иронией:
– Поверь, так оно и есть.
– Что мне делать?
– Бежать!
Смех и улюлюканье.
Сначала Лиззи спутала звуки с грохотом уличных буйств. Потом узнала голоса Алана и Консуэло.
– Сколько я пробыла в отключке? – спросила она.
– А ты была в отключке?
– Не больше минуты-двух, – сообщил Алан. – Это неважно. Посмотри видеокадры, только что переданные роботом-рыбой.
Консуэло увеличила изображение. Лиззи тихо ахнула.
Это было поразительно. Прекрасно, как прекрасны великие европейские соборы. Сооружение было длинным, тонким, желобчатым, с контрфорсами. Оно выросло вокруг вулканической впадины и имело придонные отверстия, через которые морская вода сначала поступала, а затем поднималась наверх, вслед за нарастающей жарой. Некоторые каналы вели наружу, а потом, извиваясь, снова входили в основной корпус. Конструкция казалась невозможно высокой, хотя, разумеется, находилась под водой и при этом в условиях низкого тяготения, она состояла из сложно-слоистых скоплений труб, напоминающих конструкцию органа или глубоководных, любовно переплетенных червей. Она обладала элегантностью дизайна, присущей живому организму.
– Ну и ну. Консуэло, теперь-то ты признаешь…
– Могу говорить только о «сложной добиологической химии». Все остальное может подождать до получения более точных сведений.
Несмотря на сдержанность слов, в голосе Консуэло звенело торжество, яснее ясного говорившее, что теперь она с радостью умрет прямо здесь. Истинно счастливый ксенохимик.
Алан, почти так же взбудораженный, добавил:
– Смотри, что начинается, когда мы усиливаем четкость.
Сооружение превратилось из серого в радугу пастельных тонов: розовый переходил в коралловый, солнечно-желтый – в голубизну зимнего льда.
– Как красиво!
На какое-то мгновение даже собственная смерть показалась почти незначительной.
И с этой мыслью она снова погрузилась в сон. Упала во тьму, в шумный гомон разума.
Это был настоящий ад. Город исчез, сменившись матрицей шума: стук молотов, звяканье, неожиданный грохот. Она шагнула вперед и оказалась в вертикальной стальной трубе. Отшатнулась и, спотыкаясь, вошла в другую. Где-то поблизости заработал двигатель: гигантские рычаги шумно клацали, перемалывая что-то, издававшее скрежет металла. Под ногами дрожал пол. Лиззи решила, что умнее всего будет остаться на месте.
Знакомое присутствие проникло в ее отчаяние.
– Почему ты сделала это со мной?
– Что я сделала?
– Я привык быть всем.
Поблизости словно начал работать отбойный молоток. У Лиззи разболелась голова. Приходилось кричать, чтобы ее услышали.
– Ты по-прежнему что-то.
Спокойно:
– Я ничто.
– Это… это неправда! Ты… здесь! Ты… существуешь! Это… уже что-то.
Мировая скорбь:
– Ложное утешение. Что за бессмысленное понятие!
Она снова обрела сознание.
И услышала обрывок фразы Консуэло:
– …не понравится.
– Наши медики утверждают, что это будет наилучшим решением для нее.
– О, пожалуйста!
Алан, должно быть, самый сдержанный тип из всех ее знакомых. Консуэло – самая флегматичная. Видимо, случилось что-то невероятное, если между ними возникла перепалка.
– Э… ребята, – окликнула их Лиззи. – Я проснулась.
Последовало минутное молчание, совсем как в детстве, когда она врывалась в комнату во время ссоры родителей. Потом Консуэло чересчур весело сказала:
– Эй, хорошо, что ты вернулась!
А Алан добавил:
– НАФТАСА хочет, чтобы ты кое с кем потолковала. Не отключайся. Я подготовил запись первой передачи.
В наушниках возник женский голос:
– Это доктор Элма Розенблюм. Элизабет, я бы хотела поговорить с вами о том, что вы сейчас испытываете. Понимаю, что расстояние между Землей и Титаном несколько затрудняет нашу беседу, но уверена, что вместе мы это преодолеем.
– Что это за чушь? – рассердилась Лиззи. – И кто эта женщина?
– НАФТАСА считает, что тебе могло бы помочь…
– Она психотерапевт, верно?
– Транзиторный терапевт. Лечит резкие перепады настроений, – поправил Алан.
– Я ничего не желаю слушать об этой трогательно-деликатно-чувствительной… – Она хотела сказать «бредятине», но вовремя опомнилась и закончила: – Материи. Так или иначе, к чему вся эта спешка? Вы, ребята, еще не поставили на мне крест?
