«Мальчишка Карла Жестянщика нарушил договор», – подумал я.
– Мальчишка Карла Жестянщика нарушил договор, – сказала вслух Долли.
«Сбежал в море».
– Сбежал в море, – добавила Кейт с видом обвинителя.
– Что?
Я чувствовал, как двигаются губы, как слова вылетают изо рта независимо от меня.
– Ты о Джоне? Только не Джон!
«Сколько еще подмастерий есть у Карла? Конечно Джон».
– Сколько еще подмастерий есть у Карла? Конечно Джон.
– Карл избаловал его, – заявила Кейт (и ее слова эхом отдались в моей голове, прежде чем она их произнесла). – Парень его возраста – все равно что ореховое дерево, которое не только не страдает, но и процветает от порок.
Она погрозила мне пальцем.
– Именно это такие, как ты, должны зарубить себе на носу.
И тут бабушка Берч удивила всех нас, показавшись из задней кухни.
Тоненькая, как веточка, она наклонилась, чтобы поставить тарелку у очага. На тарелке лежали две разогретых рыбы, остатки от вчерашнего ужина и горсть маринованных молок. Бабушка Берч была тоньше мизинца, а волосы – белы, как пух одуванчика. Я впервые за много недель увидел ее вставшей с постели; возможно, это процессия эльфов или оживляющие свойства их музыки влили в нее свежие силы. Но глаза оставались такими же суровыми, как всегда.
– Оставьте мальчишку в покое! – велела она.
Морок рассеялся, как туман на утреннем ветерке, дувшем с Эйвена.
– Ты не понимаешь!
– Мы только…
– Этот дерзкий парень…
– Кухонная лохань пуста, – сообщила мне бабушка Берч и, нацедив кружку эля, поставила ее возле тарелки. Голос звучал тепло и сочувственно, а в наклоне головы угадывалась доброта. Я всегда был ее любимцем.
– Пойди пробегись, проверь перемет. Когда вернешься, голова немного успокоится.
Голова и впрямь шла кругом. Я побежал по Мосту к узкой лестнице, которая спускалась к «Тинкерз Лег». Я никак не мог опомниться от изумления. Джон, мягкий, смешливый Джон, уплыл в море. Все мы клялись, что когда-нибудь уплывем: это было второй или третьей наиболее часто обсуждаемой темой в наших ночных охотах на угрей. Но чтобы это оказался Джон и чтобы он удрал не попрощавшись!
И тут со мной случилось нечто жуткое. С уверенностью пророка я понял, что Джон не вернется. Что умрет на западных островах. Что его убьет и съест морское чудовище, из тех, кого живущие на Мосту даже вообразить не могли.
Я вышел возле узкого причала. У отметки высокой воды. Думая о своем, я вытащил перемет и выпустил обратно в воду баса, оказавшегося короче моего предплечья. Его менее удачливых собратьев я повесил на плечо.
Но, стоя здесь, на темных и скользких камнях, я увидел, как под водой движется что-то огромное и молчаливое. Сначала я подумал о чудовищной черепахе вроде той, для поимки которой потребовалось десять сильных мужчин с веревками и крюками. Они вытянули ее из бухты у Русалочьей Головы. Но, подойдя ближе, я увидел, что это слишком велико. Я не двигался. Не дышал. Только смотрел на приближавшуюся тварь.
Поверхность реки взорвалась. Показалась голова, с которой текли струи воды. Каждая ноздря была достаточно велика, чтобы в ней мог поместиться человек. Волосы и борода были темными, похожими на кустарник, растущий по берегам реки и гибнущий при каждом наводнении. Глаза были больше тележных колес, непрозрачные и без блеска. Как камни.
Гигант устремил на меня взгляд и заговорил.
Что он сказал, спрашиваешь? Я и сам гадаю. В этом отношении я все равно что жертва разбойников, лежащая на обочине, а потом собирающая в пыли те жалкие медяки, которые они могли из милости ей оставить. Я разделю с тобой то малое, чем владею, и сможешь догадаться, сколько я всего потерял. Только минуту назад я стоял перед гигантом – и в следующее мгновение понял, что лечу в реку.
Был конец дня, и я голым плескался в воде с мальчишками с живодерни.
Большую часть этого дня я провел за чисткой конюшен в Эппроуче, выполняя условия соглашения Черного Гейба, по которому «Щука и бочонок» получала полпенни за каждого гостя, который ставил туда лошадь. К тому времени как все было сделано, я был таким же потным и грязным, как любая лошадь, и с радостью плюхнулся в воду вместе с подмастерьями мясника, которые отмывались от крови и желчи после трудов праведных.
Все происходило на южной стороне реки, ниже Ворот Людоеда. Я оттирал последние следы навоза, когда увидел эльфийку, смотревшую на меня с эспланады.
На расстоянии она казалась совсем маленькой, а ее маска – белым овалом. В одной руке она несла клетку с зябликами. Я нашел ее неотрывный взгляд волнующим и тревожащим одновременно. Он врезался в меня, как копье. Мое мужское достоинство против воли стало вставать.
Так я впервые увидел Ратанавивикту.
Это видение длилось всего секунду. Свет ее глаз наполнял и слепил меня. И тут один из приятелей, Ходж, сын кожевника, которого мы в нашей невинности считали настоящим диким животным, прыгнул мне на спину, утянув под воду. К тому времени как я вынырнул, задыхаясь и отплевываясь, эльфийка исчезла.
Я оттолкнул Ходжа и стал оглядывать реку. Прищурившись, рассматривал плоты, плывущие по течению, гребцов, стоявших с поднятыми веслами, и карраки, бросавшие якорь после долгого путешествия по морю. На причале у дальнего берега громоздились выгруженные из складов товары. За складами поднимались каменные здания, ряд за рядом, и последний становился голубым силуэтом на горизонте. То тут, то там в небо упирались шпиль или башня.
Из воды поднимались длинные змеиные шеи. Две речные ящерицы дрались за лосося. Странный восторг охватил меня, и я засмеялся от радости при виде дерущихся созданий.
На закате эльфийская процессия все еще двигалась по Мосту: так велико было их число. Они шли всю ночь, освещая дорогу фонарями, которые несли на шестах. Я сидел у высокого окна комнаты, которую мы не сдали на ночь, наблюдая за их шествием, таким же изменчиво-неизменным, как сам Эйвен. Они уходили в горы на дальнем севере, говорили люди, через земли, которых не видел ни один живой человек.
Я сидел, тоскуя, тоскуя по ним. Томясь, пока сердце не выдержало.
Я тяжело потопал вниз, в постель.
К моему удивлению, общая комната оказалась полна эльфов. С крюка в потолке свисала маленькая клетка, в которой сидели пять желтых зябликов. Я перевел взгляд с них на глаза женщины в белой маске. Она поманила меня пальцем и коснулась скамьи слева от себя. Я сел рядом с ней.
Знатный эльф, чьи манеры и голос я успел забыть, столп тени, сам лорд Какаравартен стоял у очага и лениво обводил пальцем раковины и свернувшихся змей, вплавленных в камень.
– Я помню время, – мечтательно сказал он, – когда через Эйвенсамагу не было брода и эти камни были частью Великой Азуры, города гигантов.
