– Ты, сволочь… да у тебя некрофилия!
– Привыкай, – ответила Кортни. О, она откровенно мурлыкала! Сомневаюсь, что ей когда-нибудь снова удастся пережить такой же триумф. – Полмиллиона таких, как Бруно, скоро попадут на рынок. И тебе придется потрудиться, чтобы снять живую женщину.
Я отослал домой мертвую проститутку. Потом принял душ, но не почувствовал себя лучше. Не одеваясь, я вышел из душа в темный номер и отдернул занавеску. Долгое время я смотрел на темное великолепие Манхэттена.
Я боялся сильнее, чем когда-либо в жизни.
Трущобы внизу простирались до бесконечности. Огромный некрополь, нескончаемый город мертвых. Я думал о миллионах людей, которые вскоре навсегда лишатся работы. Я думал о том, как сильно они должны ненавидеть меня – меня и мне подобных – и как они беспомощны перед нами. И все же. Их так много, а нас так мало. Если они поднимутся разом, все вместе, как цунами, их будет не остановить. И если в них осталась хоть крохотная искра жизни, именно так они и поступят.
Так выглядел один из вероятных путей будущего. Но оставался и другой, а именно – ничего не случится. Абсолютно ничего.
И я не знал, чего бояться больше.
Мать Кузнечик
И в Год Первый явилась армада из миллиона кораблей, мы высадились и начали колонизацию, дабы сделать этого гигантского Кузнечика нашей родиной.
Мы не осмелились сесть на его крылья, хотя закон квадрата-куба не подвел и в исторических масштабах даже самые быстрые движения были практически неощутимы, но от случайной активизации нервов их сотрясали судороги на целых одиннадцать баллов по шкале Рихтера. А потому мы решили строить в глазах, в фасеточных зеркальных землях, где отражалась бесконечность плоскости, на мерцающей Айове, что чем-то напоминала нам дом.
Такой невероятный проект, наверное, был обречен с самого начала. Но, глядя из будущего, легко судить. А тогда мы были молоды и энергичны. Все казалось возможным.
Мы выращивали деревья, которые под действием темпоральных полей тянулись ввысь быстрее обычного, мы срубали их и строили хижины. Посадили траву, пшеницу, развели быков. В одну яркую и незабываемую ночь, запустив каждую технологию, бывшую в нашем распоряжении, мы создали слой известняковой породы в полмили глубиной и теперь могли воздвигать города. А когда работа завершилась, по всем глазным землям люди пустились в пляс.
Мы создали новые времена года, включая Снег, по образцам, которые знали в древности, но ночное небо не изменили, ведь Кузнечик стал нашим домом… сейчас и навсегда. Пройдут эпохи, и незнакомые созвездия обрастут новыми легендами; времени у нас в достатке. Проживали свое поколения, и селения разбрасывали вокруг себя завитки пригородов, похожие на рукава спиральных галактик, ибо мы были одиноки, как одиноки были тысячи и миллионы, разбросанные по всему Кузнечику, и они росли, как деревья на цизоклеточных равнинах, и леса те казались густыми, как древний Черный Лес.
Тогда у меня еще молоко на губах не обсохло, а на подбородке только показались первые волоски. Пришел День Урожая, и в наш городок пожаловал незнакомец.
Это было настолько необычно (в городах с населением под десять тысяч всегда встречаются незнакомцы, и, значит, вам, тем, кто в них живет, я даже не надеюсь что-либо объяснить), что дети высыпали на улицу и с криками побежали за ним, а старожилы, дабы не терять лица, стояли в открытых дверях магазинов, фабрик и супермаркетов, провожая странника тяжелыми взглядами. Конечно, они не смотрели прямо на него, а куда-то через его плечо, на плоскую завораживающую равнину и бесконечные белые небеса.
Мужчина заявил, что пришел от самого экваториального брюшка, где гравитация в три раза превышала уровень наших глазных земель, и в это было довольно легко поверить, ибо странник обладал чудовищной силой. Я сам видел, как он взял долларовую монетку и сложил ее пополам большим и указательным пальцем – а доллар-то бы стальным! Правда, еще мужчина говорил, что прошел весь этот путь пешком, чему не поверил никто, даже я.
– Да пройди вы хоть половину этого пути, – сказал я, – я бы сейчас разговаривал с самым невероятным человеком из всех живущих на свете.
Он засмеялся и взъерошил мне волосы:
– Ну, может, я такой и есть. Может, я такой и есть.
Я покраснел и, сделав шаг назад, положил ладонь на рукоятку моего боевого кинжала, оплетенную ремнями из шкуры брандашмыга. В те времена я был вспыльчивым, как бойцовый петух, а уж на обиду скор вдвойне.
– Мистер, боюсь, мне придется попросить вас выйти.
Незнакомец посмотрел на меня. Потом протянул руку и без малейшего намека на страх, злость или сожаление коснулся моего предплечья. Он вроде не спешил особо, но почему-то я не успел отреагировать и остановить его. От почти невесомого прикосновения мне парализовало руку, и с тех пор она высохла и стала совершенно бесполезной.
Странник поставил стакан на барную стойку и сказал:
– Бери мой рюкзак.
Я подчинился.
– Иди за мной.
И вот так, не попрощавшись с семьей, ни разу не оглянувшись назад, я навсегда покинул Новый Аушвиц.
В ту ночь мы развели костер из морской травы и высохших буйволиных кизяков, съели ужин из жареных бобов и шпика. С одной рукой я чувствовал себя неуклюжим и каким-то другим. Довольно долго никто из нас не говорил, а потом я спросил:
– Ты волшебник?
– Может, и так. Может быть, я – волшебник.
– Имя у тебя есть?
– Нет.
– И что теперь?
– Есть работа. – Он толкнул ко мне тарелку. – Я готовил. Твоя очередь мыть.
Работа подразумевала постоянные путешествия. Мы приехали в Бринкертон с холерой и в Роксбороу с тифом. Мы миновали Денвер, Венецию и Санкт-Петербург и оставили после себя блох, крыс и чуму. В Верхнем Блэк Эдди выпустили эболу. Мы нигде не задерживались надолго, не видели результатов своих трудов, правда, потом я читал газеты, и там все соответствовало ожиданиям.
Но в целом человечество процветало. Один город вымирал, другой расширялся. Переполненные госпитали в одном графстве создавали рынок для товаров из другого. У выживших рождались дети.
Мы пешком дошли до Тайлерсбурга, Рутледжа и Юнионтауна, на телегах добрались до Шумэйкерсвилла, Слияния и Южного Гибсона. Взяли билеты на поезда до Горы Ливан, Горы Бетель, Горы Этна и Горы Небо, на дизеле приехали в Маккиспорт, Станцию Рейнхолдс и Брумолл. Сошли с автобуса в Карбондэйле, Фестервилле, Июньском Жуке и Линкольн-Фоллс. На перекладных долетели до Парадиза, Никелевых Шахт, Ниантика и Сиона. Время бежало быстро.
А потом в один ужасный день мой волшебник объявил, что отправляется домой.
– Домой? – спросил я. – А как же твоя работа?
– Наша работа, Дэниэл, – спокойно ответил он. – Думаю, ты будешь делать ее так же хорошо, как и я.
