– Мой господин, караван будет наш.
2
Наступал Новый год.
Взвод разведчиков встречал его в своей ленинской комнате. Ее украсили юмористическими рисунками и новогодними пожеланиями. Это постарались лейтенант Чепайтис и сержант Уразбаев. Ташкентец Уразбаев довольно прилично умел писать витиеватые буквы, а Антонас рисовал смешные рожицы. Тигриные рожицы у лейтенанта получались разные – смешные и грустные. Смешные, бравые были в касках с красными звездами а грустные – в душманских черных чалмах, с трусливо поджатыми хвостами. Красок художник не жалел, рисунки получались яркие, броские и весьма оригинальные. Над ними красовался призыв: «В год Огненного Тигра – повысим огневую мощь!».
Сержант Гришин имел друзей среди вертолетчиков и под вечер приволок от них целую охапку арчовых веток, бамбуковых метелок, камыша. Летчики летали по заданию в горы и там наломали их для себя и своих друзей. Сладковато-терпкий запах высокогорного можжевельника наполнил комнату, придавая ей новогоднюю праздничность. Повеяло уютом, родным, душевно близким, многим вспомнились домашние елки…
– Все, ребята! Оформление закончили, – сказал Антонас, вытирая руки, измазанные краской, о ветошь. – Всем освободить помещение! Остаются только дежурные. Им готовить столы.
– А когда начнем встречу? – спросил кто-то из солдат.
– После окончания кино. Встречать Новый год будем по местному времени.
В солдатском клубе – огромной палатке, в которой еще недавно размещалась столовая, тесными рядами стояли самодельные скамейки без спинок. Сегодня демонстрировалась кинокомедия «Карнавальная ночь». Фильм старый, хорошо знакомый каждому, но главное – смешной. К клубу со всех сторон ручейками стекался весь небольшой гарнизон.
– Пошли, Олег, а то без места останемся, стоять придется, – сказал Волков.
– Да видел я этот фильм сто раз! – ответил Бестужев.
– А что будешь делать? На свежем воздухе не прокантуешься, холодно, – вставил слово ефрейтор Седугин.
– Хотел письмо домой написать, – размышлял Олег.
– Завтра будет время на письма, – сказал Седугин.
По дороге в клуб Олег неожиданно встретил старшего лейтенанта Елизарова – своего «кровного брата». Офицер шел нагруженный, как говорят, под завязку: в одной руке – охапка арчовых веток и завернутый в бумагу букет цветов, в другой – коробка с тортом и увесистая сумка. Узнав летчика, Олег попытался было проскользнуть незамеченным, он понимал, что тому сейчас не до него. Но Елизаров сам окликнул сержанта.
– Уже выписался? – обрадованно спросил Константин.
– Да! Вхожу в ритм солдатской жизни.
– Куда направляешься?
– В клуб, кино смотреть.
– У» сестренки» был? Поздравил с Новым годом?
– Нет, – Олег смутился.
– Как же так, «братишка»? Она же тебе свою кровь давала, а ты ее поздравить не соизволил.
– Замотка сплошная, да и вроде лезть на глаза неудобно. Ей, видимо, не до меня сейчас.
– Где ты воспитывался? – наседал Елизаров.
– В Москве, – автоматически ответил Олег.
– Что-то не видно в тебе столичного лоска, – назидательно произнес Константин и добавил: – Помоги мне. Возьми вот сумку и ветки. Пойдем вместе к Валентине.
– Мы пошли, Олег, – сказали ребята, – а то опоздаем!
Елизаров и Бестужев по заснеженной дорожке направились в сторону госпиталя. Олег невольно вспомнил, что два дня назад по ней шел в сторону своей казармы. Как он тогда радовался снегу! А сейчас его ничто не утешало. Шел почти по принуждению. Ругал сам себя мысленно, что поздно заметил Елизарова… Ну, а что дальше? Придет, поздравит медсестру с «наступающим», увидит дежурную улыбку, услышит приличествующие в таких случаях слова благодарности. А что дальше? А дальше – топай себе в обратную сторону, сержант Бестужев, поскольку твое место сейчас за солдатским столом… Где нет ни женщин, ни традиционного шампанского. Тем более что еще когда лежал в палате, Олег не мог не видеть, как вспыхивали искорки в глазах Валентины, когда появлялся старший лейтенант с пучком полузасохших степных или горных трав. У них, судя по всему, что-то «завязывается», и Олегу остается весьма незавидная роль третьего лишнего…
– Рана быстро зажила? – поинтересовался Елизаров.
– Как на собаке, – ответил Олег.
– Моя кровь, – констатировал летчик. – У меня так с детства. Любая царапина на глазах затягивается.
– А у нее, у «сестренки», тоже такая быстрозаживляющая кровь? – спросил Олег.
– А ты злюка, Олег, замечу тебе по-братски, – сказал Елизаров и тут же улыбнулся: – Может быть, ты желчный такой от смеси трех кровей получился?
– Может быть, – согласился Олег.
– Распределим роли, – уточнил Елизаров. – Ты вручаешь хвойный букет и эту сумку, а я остальное.
– И топаю обратно, – закончил Бестужев бодрым тоном.
– Я ж сказал, что ты злюка, да еще и невоспитанный, – повторил Елизаров без злобы. – А насчет твоего пребывания, так я по телефону договорюсь с капитаном Дорохиным, он сегодня дежурит в штабе.
– Не позавидуешь командиру, – примирительно произнес Бестужев. – В такую ночь – и дежурить!
3
Валентина их встретила приветливо, даже радостно. Улыбнулась, а потом быстро каждого обхватила руками за шею, чмокнула в щеку.
– С наступающим, мальчики! Как я рада вас видеть! Проходите!
И от ее искренней улыбки, от ее рук и губ Олег на какое-то время растерялся, а сердце забилось в приятном волнении.
– Проходите, мальчики!
Константин торопливо сорвал оберточную бумагу, и у него в руках вспыхнул алым костром букет густо-красных роз. Они, казалось, излучали неправдоподобный свет. И нежный аромат тут же заполнил комнату. Несколько секунд Валентина молча смотрела на цветы широко раскрытыми глазами. Потом всплеснула руками и восторженно выдохнула:
– Какая прелесть! Обалдеть можно!..
Она наградила Елизарова долгим благодарным взглядом и с букетом в руках поспешила в свою комнату. Константин и Олег последовали за нею.
– Девочки, смотрите, как нас поздравляют! – восторженно произнесла Валентина.
Девочек в комнате было двое. Обеих Олег знал: сестра-анестезиолог Надежда Мельникова и афганская учительница Сухейла. Надежда мельком скользнула безразличным взглядом по Бестужеву, с ласковой теплотой посмотрела на старшего лейтенанта. Розы, конечно, мог достать только он, человек, у которого в руках была крылатая машина.
Олегу стало не по себе от такого взгляда. Но он встретился глазами с афганской учительницей и смутился. Действительно, было от чего придти в смущение: смуглое, удлиненное лицо с нежной, словно у свежего персика, бархатной кожей. Сквозь смуглость на щеках пробивался румянец, а глаза большие, чуть раскосые, яркие, в их глубине – искорки, словно раскаленные угольки. Олег почему-то явственно ощутил запах ее кожи, чуть горьковатый, будто ольховый дымок костра.
