Они перекусили в кондитерской пирожными с малиновым вареньем и сахарной глазурью и пустились в обратный путь через весь Лондон. Их заметила проезжавшая мимо в изящном экипаже Лавиния Ботгомли. Она, естественно, остановилась, поскольку лорд Гарет был одним из ее клиентов, которого она была бы не прочь обслужить лично. Узнав, что Дикарь только что женился и что ему и его семье требуется место для ночлега, она предложила ему комнату в своем заведении.
— Для вас, разумеется, бесплатно, — любезно сказала она, окинув Джульет и малышку сочувственным взглядом. — Я могу вам предоставить Красную комнату на втором этаже. Это, как вам известно, одна из лучших комнат, и там вам никто не помешает.
— Боже упаси. Вин, разве я могу привести туда свою семью?! — в ужасе воскликнул Гарет.
— Не будь ханжой, Гарет. Если хочешь, можешь считать это моим свадебным подарком.
— Абсолютно исключено. Это немыслимо…
— Нет, Гарет, подожди… — Джульет, которая либо не знала, либо не желала знать, что означает чувственный запах духов, исходивший от Лавинии, и слишком глубокий вырез лифа ее платья, жестом остановила протесты своего супруга. Обернувшись к Лавинии, она сказала:
— Вы очень добры. Нам негде ночевать сегодня, и мы с радостью примем ваше предложение.
Гарет поперхнулся от неожиданности.
— Но, Джульет, мы не можем… я хочу сказать…
— Не будем ходить вокруг да около, — улыбнулась Лавиния. — Его светлость пытается сказать вам, что я содержательница борделя.
— Вот как? — пробормотала Джульет, мучительно покраснев от смущения.
— Но это очень хороший бордель, — продолжала Лавиния. — Я допускаю туда только избранных клиентов: богатых, остроумных, воспитанных. — Она подмигнула Джульет. — Знаете, это позволяет держать на расстоянии всякий сброд.
— Да, понимаю… — тихо сказала Джульет, умудрившись даже улыбнуться. — Простите мою растерянность, мадам Ботгомли, но я никогда не жила в борделе и, естественно, была немного смущена. Однако нам нужно где-то переночевать, а вы так любезны…
— Не надо извиняться, дорогая, я все прекрасно понимаю, — сказала Лавиния, погладив Джульет по руке. — Но комната есть комната, не так ли? Я сама позабочусь о том, чтобы вам было там удобно и чтобы никто вас не потревожил. Мало того, я думаю, что даже найду колыбельку для ребенка. Ну, каково? А теперь, если мы отправимся туда прямо сейчас, пока еще рано, никто даже не будет знать, что вы там находитесь.
Джульет, решившись, кивнула:
— Хорошо. Мы согласны.
— Позвольте, — вмешался Гарет, начиная сердиться. — Я не допущу, чтобы моя жена и дочь провели ночь в доме терпимости!
Джульет отвела его в сторону и прошептала на ухо:
— Гарет, мне этот вариант тоже не нравится, но ведь это всего на одну ночь, к тому же так мы сэкономим немного денег.
— У нас достаточно денег, и нам незачем экономить!
— Более абсурдного заявления я еще от тебя не слышала.
Он стиснул зубы.
— Ты отдал большую часть своих денег викарию, а то, что дали нам герцог и Перри, хотя это и весьма значительная сумма, нельзя растянуть на всю жизнь. Мы не можем себе позволить быть слишком разборчивыми, Гарет. А теперь прошу тебя спрятать подальше свою гордость и проявить практичность.
— К моей гордости это не имеет никакого отношения. Я хочу снять комнату в отеле. В хорошем отеле. Это наша брачная ночь, Джульет, а ты заслуживаешь самого лучшего.
— Брачная ночь ничем не отличается от всех других ночей, — сказала Джульет, не подумав о том, что ее слова глубоко ранили его. Заметив обиду в его глазах, она взяла его за руку и добавила:
— Мы не можем бросать деньги на ветер, Гарет.
Он пристально посмотрел на нее, потрясенный тем, что она придает так мало значения ритуалам и символам, знаменующим брак. Сам он относился к ним весьма трепетно, и, наверное, если бы она его любила, то разделила бы его отношение. Может, и к их браку она относится так же? Как к чему-то несущественному? Не заслуживающему особых усилий? Интересно, если бы она вышла замуж за Чарльза, то их брак тоже значил бы для нее так мало, что она, так же как сейчас, не задумываясь осквернила его, проведя брачную ночь в борделе?
Почему-то он в этом сомневался.
— Хорошо, мадам, — сказал он, стараясь скрыть обиду. — Будь по-вашему.
Гарету не хотелось, чтобы его жену видели в обществе самой известной в Лондоне проститутки, поэтому он попросил Лавинию ехать вперед, сказав, что они прибудут чуть позже. Он не спешил. Не торопясь нашел конюшню для Крестоносца. Аккуратно вычистил своего скакуна, накормил его, напоил и вообще всячески тянул время. Наконец, когда оттягивать неизбежное дольше было уже невозможно, они пустились в путь, пробираясь боковыми улицами, чтобы никто не увидел, что они направляются в бордель.
Джульет, очень спокойная, шла рядом с ним. Он чувствовал, что она расстроена. По-видимому, она понимала, что допустила какую-то ошибку, но не знала, какую именно. Она, наверное, думала, что он расстроился, потому что задета его гордость; все же ни один уважающий себя вельможа никогда не повел бы свою супругу в бордель, тем более для того, чтобы провести там брачную ночь. Но дело было не только в этом. Ведь если бы она вышла замуж за Чарльза, то никогда не опозорила бы их брак брачной ночью в борделе. Нет, она захотела бы, чтобы все было организовано так же безукоризненно, как хотел бы того Чарльз.
— Гарет, — наконец заговорила она.
— Да?
— Я не понимаю, что я такого сделала, но хотела бы, чтобы ты объяснил мне. Ты рассердился на меня из-за того, что я не пожелала зря тратить деньги?
Он поморщился. Зря.
— Нет.
— Или, может, тебе не понравилось, что я сама приняла решение, а ты считаешь это унизительным для мужчины?
— Нет.
— Тогда скажи, что я сделала не так.
Он покачал головой. Ему не хотелось говорить на эту тему. Не может же он сказать ей правду: его рассердило то, что его снова сравнивали с Чарльзом — хотя и косвенным образом — и что он снова оказался второсортным.
Нет, он не может сказать ей этого. Слишком уж это смахивало на жалость к себе.
— Ничего, Джульет. Переживу.
Она пристально посмотрела на него, пожала плечами и снова замолчала.
Впереди уже показался бордель, расположенный в неприметном угловом здании. Гарет, чтобы не показываться возле главного входа, незаметно обогнул дом и подвел свою семью к черному входу в ужасе оттого, что кто-нибудь может увидеть их. Если это произойдет, репутация его супруги будет безвозвратно загублена еще до того, как он сможет должным образом представить ее в обществе.
