– Почему ты сказал, что меня использовали как приманку? – спросила она.
Он посмотрел на нее сверху вниз.
– Глессен решил устроить мне ловушку. Он знал, что, если ты окажешься в опасности, я непременно приду тебе на помощь. – Он поставил Оди на ноги. – Я возвращался к тебе, – еще раз повторил Сенред, – чтобы снова стать твоим жонглером, твоим певцом, твоим поэтом, твоим телохранителем. Я стал бы тем, кем ты хотела бы меня видеть. Наконец-то ко мне вернулся рассудок. Я знаю теперь, что хочу тебя, только тебя, и если мне кто-нибудь и нужен, то только ты. Я думал, что мое сердце отдано другой женщине, но оказалось, это не так. Меня привязывали к ней только гнев и жалость.
Со стороны деревни появилась группа всадников. Они мчались с громкими криками на помощь своей госпоже. Предводитель саксонских рыцарей поднял голову, но Сенред тут же пинком уложил его обратно на землю.
Констанс на мгновение закрыла глаза. Осуществлялись все ее самые заветные мечты. Ее переполняло счастье. Краешком глаза она увидела, что мчавшиеся на ее спасение всадники с той стороны моста, заметив поверженных рыцарей, в недоумении остановились.
«Стало быть, он вернулся, – радостно повторяла про себя Констанс. – Вернулся, потому что нашел именно во мне то, что искал. Оказывается, он испытывал к Элоизе не любовь, а жалость». Это-то она и хотела слышать. Но прежде чем радость захватила ее всю целиком, Констанс по его лицу догадалась, что он сказал не все.
– Но теперь уже они не отпустят меня, – сказал он. – Да и ваш король тоже. – Он носком сапога перевернул саксонского рыцаря на спину и бросил презрительный взгляд на его лицо. – Встань и расскажи ей обо всем, Глессен.
Все еще продолжая лежать, большой германец снял с себя шлем. Лицо у него было загорелое, глаза более бледные, чем у Сенреда.
Он медленно поднялся на колени, затем отвязал кожаную сумку размером с человеческую голову, висевшую у него на поясе.
Констанс инстинктивно отступила. Рыцари в белых одеяниях по-прежнему стояли вокруг них на коленях.
Предводитель вытащил из сумки старинную золотую корону, усыпанную лиловыми каменьями, и поднял ее над головой. Момент был исключительной важности. На короне ярко играли солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь деревья. Остальные рыцари склонили головы.
– Принц Конрад, – торжественно провозгласил Глессен на гортанном французском наречии. – Слава принцу Конраду, герцогу Саксонскому!
Констанс смотрела на происходящее, ничего не понимая.
Тот, к кому было обращено это высокопарное приветствие, стоял, опираясь на большой меч, конец которого ушел в рыхлую землю. Вид у него был скорее насмешливый, чем радостный.
– Мой старший брат, прежний герцог Саксонский, умер, – объяснил он. – Как ни странно, от болезни. В нашей семье принято убивать друг друга. Члены твоей семьи просто ангелы по сравнению с моими ближайшими родственниками.
Констанс повернулась к нему, не скрывая печали.
– Этот рыцарь… сказал, что ты принц.
Он пожал плечами:
– А теперь еще и герцог Саксонский. Мой дядя Лотар хочет быть следующим главой Священной Римской империи. Разумеется, после смерти нынешнего императора Генриха. Оба они хотят, чтобы я вернулся в Германию, а не блуждал по дорогам Англии, ведя жизнь бродячего менестреля. Но этим олухам понадобился целый год блуждания по всему христианскому миру, чтобы наконец отыскать меня. Они знали, что я ни за что не сдался бы им добровольно, скорее уж отправил бы их всех в преисподнюю.
Констанс была поражена его спокойствием, его едкой иронией.
Всего мгновение назад она была бы счастлива предложить ему свой замок, свои поместья и усадьбы. Была готова даже бросить вызов королю Генриху и принять его как своего любовника. А он с таким же безрассудством предложил стать ее поэтом, ее возлюбленным, ее шутом.
В ее глазах набухли слезы. Ничто из всего этого не могло осуществиться. Она забыла, каким жестоким он бывает порою. Неужели Сенред вернулся только для того, чтобы подразнить ее несбыточной мечтой?
Он внимательно за ней наблюдал.
– Милая Констанс, у тебя нет никаких причин обливаться слезами. Не плачь, заклинаю тебя Иисусом.
Она выпрямилась, подняла подбородок:
– Я не плачу.
Со стороны замка к ним мчалась полным галопом колонна рыцарей Морле, возглавляемая их новым командиром Лонспре. Саксонские рыцари, стоявшие на дороге на коленях перед мостом, даже не шелохнулись.
Подскакав как можно ближе, Лонспре поднял руку и крикнул:
– Миледи! Мы уже здесь!
Сенред улыбнулся своей обычной насмешливой улыбкой.
– Они не двинутся с места, даже если твои рыцари изрубят их на куски. Так они обучены. Точно так же обучен и я. Пойми, Констанс, я пытался жить по-другому, но в глубине души я такой же дикарь, как и они. Смотри!
Он занес меч над головой Глессена, который, все еще стоя на коленях, держал корону в руках.
– Графиня, я намерен снести ему голову за то, что он посмел напасть на тебя и твоих дочерей.
Прежде чем он успел нанести смертельный удар, графиня бросилась к нему и схватила его за руку.
– О Пречистая Мария! Нет!
Сенред еще держал меч высоко в воздухе. Предводитель саксонских рыцарей по-прежнему не двигался, стоически ожидая решения своей участи.
– Нет?
– Умоляю тебя всеми святыми, не убивай его! – воскликнула Констанс.
Глядя на всех этих коленопреклоненных рыцарей, она испытывала ощущение, будто сходит с ума.
– Я не хочу, чтобы ты кого-нибудь убивал. А этот рыцарь – сильный, молодой еще мужчина. Если ты хочешь непременно покарать его, разжалуй его в вилланы и отправь работать на поля.
Он опустил меч.
– Разжаловать его в вилланы?
– Да. – Господи, что с ним такое? Она увидела, что Лонспре на своем боевом коне едет к ней мимо коленопреклоненных рыцарей, и взмахнула рукой, чтобы он остановился.
Сенред воткнул меч в землю.
– Дорогая графиня, ты хочешь, чтобы я отправил трудиться на полях знаменитого крестоносца Зигурда Глессена? И на чьих же, интересно, полях? На моих?
В полном отчаянии Констанс кивнула. Она была совершенно уверена, что он возвратится в Германию. Этот человек, стоящий перед ней, как никто другой, подвластен своей судьбе. Она всегда ощущала в нем какую-то тайну, особую силу, пыл и высокомерие, никак не подобающие простому жонглеру. А она-то думала, что он расстрига-монах или какой-нибудь опозорившийся рыцарь.
– Я знаю, что ты… будешь хорошо править своим герцогством. – Ее голос упал до шепота. Как же она была слепа, что так долго обманывалась в нем! – У тебя будет цивилизованный двор. Ты будешь устраивать музыкальные концерты, балы, ведь ты разбираешься в этом как никто другой. К тому же ты образован и хорошо знаешь простой народ, ибо жил среди него…
