Никто ничего не слышал.
Больше никто.
Мальчишка из кафе и девчонка из поезда лежали бездыханными на булыжниках далеко внизу. Их неспешно догоняли, кружась, несколько запоздавших черных перьев.
Никто ничего не видел.
Больше никто.
Кроме Женщины-Слона, стоявшей на омытых прибоем и запятнанных кровью скалах у гавани, ниже замка, ниже пустых трейлеров и безлюдной съемочной площадки.
Кроме женщины, протянувшей в ночь руку, в ожидании, когда вернется одетая в черные перья тварь.
Он все сделал правильно, Данте, верный рыцарь. Он – настоящий владыка этого места, он, и никто другой. К рассвету он утратит перья и истинный облик и снова станет человеком – так было сотни лет, так будет и дальше.
Теперь они уедут, эти americani. Их двоих оставят в покое – они так желают. Таково ее первородное право, а до этого ее матери, и бабки, и бабкиной бабки. Они и только они – истинные хранительницы замка, блюстительницы проклятия.
Кастелло Арагонезе снова запрут и очень скоро. Никогда он не будет принадлежать никому – только им двоим.
– Dante! Dante, bravo ragazzo! Bravo!
[15]
Когда она улыбнулась, зубы ее были сплошь золото и слоновая кость.
Примечание автора
Первый раз я прочитала «Замок Отранто» Горация Уолпола на старших курсах института. Второй – по дороге в настоящий замок Отранто. Был июнь, и я ехала на этюды. Кастелло Арагонезе, Арагонский замок, как его называют местные, – это единственный замок в древнем, обнесенном крепостными стенами Отранто, причудливом городке посреди аграрной области Италии, называемой Саленто, или Пулия. Эта земля с ее гробницами и церквами, с пещерами в скалах над морем и загадочным, похожим на Стоунхендж, дольменом действительно очень, очень стара и полна тайн. Здесь может случиться что угодно, здесь все начинается и никогда не заканчивается, здесь солнце раскрашивает все, чего касается, цветом правды, растущей из самой земли. Именно в Отранто я начала писать свой первый законченный роман, и потому я считаю «Замок Отранто» не только первой в истории литературы готической новеллой, но и кузиной первой готической новеллы в моей личной истории. Свой Отранто я перенесла в современность, а вдохновением для него послужили не только Уолполовский оригинал, но и любовь ко всему готическому вообще и к южной готике в частности, недавнее знакомство с миром кинопроизводства и, конечно, четыре счастливых лета, проведенных в Кастелло Арагонезе. Посему оставляю вас под лучами древнего юго-восточного солнца с моей современной спагетти-готикой, «Сирокко».
«Бритье Шагпата» (1956) – повесть английского писателя Джорджа Мередита. В 1704 году французский востоковед Антуан Галлан опубликовал первый в Европе перевод сказок «Тысячи и одной ночи». Эта книга завоевала такую популярность, что вскоре за ней последовали новые сборники, также весьма успешные в коммерческом отношении: в 1707 году – «Турецкие сказки», в 1714 году – «Персидские сказки». Экзотические восточные фантазии надолго завладели воображением европейцев, и очарование их не до конца рассеялось даже два с половиной века спустя. Джордж Мередит писал серьезные психологические романы из жизни своих современников и сочинял сонеты, но любители фэнтези знают его, главным образом, по самой первой книге, вышедшей из-под его пера. Мередит написал «Бритье Шагпата» в двадцать пять лет, когда особенно нуждался в деньгах, чтобы прокормить жену и маленького ребенка. Возможно, он надеялся сыграть на остатках интереса к загадочному Востоку, все еще пленявшему западный мир. Но надежды не оправдались: роман распродавался плохо, и в результате Мередит навсегда отвернулся от жанра фэнтези. И все же «Бритье Шагпата» остается прелестной сказкой, полной красочных сверхъестественных происшествий, устрашающих джиннов и прочих восточных чудес, на фоне которых действуют живые и яркие персонажи. Главный герой романа, персидский цирюльник, следуя коварному совету колдуньи по имени Нурна бин Нурка, берется обрить великого и ужасного Шагпата, сына Шимпура, сына Шульпи, сына Шуллума – «истинное чудо волосатости». «Далекие города, изукрашенные самоцветами»; несметные полчища воинов, которые маршируют через пустыню, взметая багряные тучи песка; зловещие старухи с острыми, как у кузнечика, коленками; величавый горный пик, что «при свете солнца блистает золотом, а по ночам вздымается одинокой серебряной иглой», – все это под ироническим и лукавым взглядом Мередита превращается в чистый источник радости: вымышленный мир, встающий перед читателем, поистине уникален и неповторим.
Чарльз Весс
«Бритье Шагпата»
Пробужденная
Мелисса Марр
Этой ночью я, как всегда, выхожу пройтись по берегу, но впервые я здесь не одна: у моего укрытия стоит человек. Пройти мимо я не могу. Он поднимает руки раскрытыми ладонями вперед – показывает, что безобиден. Если бы он не смотрел на меня так жадно, быть может, я бы ему и поверила, но, похоже, доверяться не стоит. Он молод, не старше девятнадцати, и хорошо сложен. В воде я бы от него ускользнула, но мы стоим на песке. На нем темные брюки и черная рубашка; его русые волосы – единственное светлое пятно во всей фигуре. Но это пятно – и всего человека – я заметила уже возле самой расселины. До того я стояла и пела в лад волнам, а волны мерно вздымались и опадали, набегали и таяли, так и не дотянувшись до песчаной полосы. И вот я стою нагая под небом, озаренным луной, а этот незнакомец сверлит меня голодным взглядом. Нет, он не безобиден.
– Я тебе не сделаю ничего плохого.
Он лжет. По голосу я понимаю, что он и сам хочет, чтобы это было правдой, но мне все равно страшно. Я не ожидала встретить кого-то на берегу в такой час и не знаю, что теперь делать. Он так сверлит меня взглядом, что хочется бежать без оглядки. Если мужчина так на тебя смотрит, значит, он чего-то хочет, а когда от тебя чего-то хотят, это уже плохо. Мать объяснила мне это задолго до того, как я впервые вышла на берег. Потому-то я всегда была так осторожна.
Волны плещутся вокруг щиколоток, соблазняя к бегству. Ах, если б я только могла прыгнуть в воду и уплыть! Но я не могу. Я связана законами, древними, как прилив и отлив. Я не могу уйти, не забрав того, до чего этот человек не дает мне дотянуться. Лучшее, что я сейчас могу сделать, – это не заглядывать в расселину, не выискивать глазами среди теней то, что мне нужно… и надеяться, что он понятия не имеет, кто я.
– Ты одна здесь? – спрашивает он, и взгляд его наконец отпускает меня, скользит в сторону. Даже половинка луны сияет слишком ярко: все видно, как на ладони. Пляж открыт, спрятаться негде. Еще мгновение, и человек понимает, что я здесь одна, я попалась.
Взгляд возвращается, рыщет по моему телу, как будто оценивая и взвешивая мою плоть. Я не знаю, что сказать, – слова кажутся слишком сложными. Сейчас все кажется слишком сложным. Но человек ждет ответа, и я киваю, подтверждая то, в чем он и без меня уже убедился: да, я одна. Пусть видит, что я хорошая, что я не собираюсь его обманывать. Может быть, это меня спасет. Может быть, он успокоится и пропустит меня. Но все-таки я перебрасываю волосы вперед, чтобы хоть немного прикрыться. Распущенные волосы укрыли бы меня лучше, чем эти короткие косицы, но их всегда приходится заплетать: слишком уж много времени я провожу в воде. Щупальца кос рассыпаются по плечам, как веревки, скрывая наготу хотя бы отчасти.
