Бабочки отчаянно били крыльями.
— Я думаю, все обошлось, — сказала Мину.
— Обошлось? Как?
— Пошли, я должна тебе кое-что показать.
Выйдя на улицу, Мину выудила из голенища ботинка пачку сигарет и неумело закурила. Закашлялась. Линнея подпрыгивала от нетерпения:
— Ну же, говори!
— У нее на шее висело вот это, — сказала Мину и незаметно показала Линнее кулон.
Он ярко блеснул на солнце. Линнея осторожно потрогала его.
— Кто-то через эту вещь управлял Дианой. Когда я сорвала его, она стала совершенно…
— Ты сорвала его?.. — недоверчиво переспросила Линнея.
Мину ухмыльнулась, словно сама себе удивляясь.
— Когда я — это ты, от меня можно ожидать чего угодно.
— Я бы ни за что не решилась! Это же опасно!
— У меня не было выбора. — Мину затянулась, и тут же ее глаза наполнились слезами. — Завтра они хотели запереть тебя в приют.
Слышать это было ужасно. Но Линнея испытала облегчение. Значит, это не паранойя. Против нее действительно был заговор.
— И что было после того, как ты сорвала с нее кулон?
— Она его даже не узнала. Была растеряна, испугана. Я рассказала ей про взлом квартиры. Ту же версию, которую мы сообщили в полицию. Диана сказала, что не понимает, почему приняла такое скоропалительное решение.
— Что будет с квартирой?
— Мы договорились, что ты пока остаешься в ней жить. Мне кажется, она постарается забыть про это происшествие как можно быстрее.
— Вы договорились?!
Мину снова затянулась и кивнула.
— Ты была права, — сказала она. — Диана — классная.
— То есть она тебе поверила? То есть мне?
— Она, по-моему, сама не знает, что думать, — сказала Мину. — Но, по крайней мере, можно быть уверенным, что она не настроена против тебя. Кто-то ею управлял. И мы скоро узнаем кто.
Линнея смотрела на Мину. И думала, понимает ли Мину, что она сделала. Что она сделала для Линнеи.
* * *
От ветра окна кухни скрипели и трещали. Ида не представляла, как Мину остается одна в этом доме.
Отец Мину позвонил и сказал, что придет поздно, а ей предложил заказать в «Венеции» пиццу. Голос его звучал просительно, он извинялся, обещал исправиться и говорил, что искупит свою вину завтра, приготовит ужин для нее и Анны-Карин.
Ида почти забыла про этот ужин. И вдруг поняла, что ей и Ванессе целый вечер придется играть роль Мину и Анны-Карин перед отцом Мину. Целый вечер. Сразу после суда. Тогда она сказала, что пригласит на ужин еще одну свою подругу, Линнею. Пусть уж настоящая Мину присутствует при этом, по крайней мере, поможет им избежать больших оплошностей. А еще она пригласила «Иду Хольмстрём» — ей было спокойнее, когда ее собственное тело находилось рядом с ней.
Отец Мину так обрадовался, что Иде стало его жалко. Видимо, Мину редко приглашала домой друзей.
Ида налила себе стакан сока и села к кухонному столу. В темное окно она старалась не смотреть.
В освещенной кухне она чувствовала себя как на ладони. Но погасить свет боялась. Она нервно теребила прядь Мининых волос. Густых, волнистых и жестких. Совсем не похожих на ее собственные.
Ей так хотелось поехать на конюшню. Но она позвонила и предупредила, что простудилась. Похоже, животные чувствуют подмену, и ей не хотелось пугать Троя. Пусть пока кто-нибудь из мелких на нем поездит.
Ида поднимает стакан с соком. И тут же снова ставит его на стол. В саду раздаются шаги.
Ида вскакивает со стула и шмыгает в коридор. Это отец Мину решил прийти пораньше, уговаривает она себя.
Но испуганный внутренний голос тут же возражает: у отца Мину машина.
Если бы у нее сохранились магические силы, она могла бы почувствовать, кто идет. Но сейчас она так же беспомощна, как любой обыкновенный человек.
Шаги на лестнице. Ида вспомнила, что рассказывала Мину про анонимные телефонные звонки. Разбитые окна редакции. Письма с угрозами, которые отец Мину скрывает от дочери.
Звонок в дверь. Ида вздрагивает.
Прижимается к стене. В дверь продолжают звонить. Ида осмеливается пошевелиться, только когда шаги начинают удаляться.
Но надо убедиться, что непрошеный гость совсем ушел, а не пытается влезть в дом с другой стороны. В этом доме столько окон. Ида ненавидит этот дом.
Она на цыпочках крадется в гостиную и выглядывает из-за занавески.
И сразу узнает этого человека по прямой осанке, шапке и пуховику, который он носит второй год подряд.
Густав.
Она выбегает в прихожую и распахивает входную дверь. Холодный вечерний воздух обжигает ей лицо.
— Подожди! — кричит она.
Густав оборачивается.
— Привет! — говорит он, поворачивая назад к дому. — Извини, я тебя разбудил?
— Ну, не то чтобы… — уклончиво отвечает Ида.
На лице Густава появляется выражение, которого она никогда не видела.
— Можно мне войти? — спрашивает он.
И Ида вдруг понимает: он волнуется.
Густав снимает в прихожей куртку. Видно, что он уже бывал в этом доме.
Старая ревность просыпается в сердце Иды.
— Твой папа дома?
— Нет, работает.
— А мама в Стокгольме, да?
Они стоят в прихожей. Смотрят друг на друга. И одновременно отводят взгляд.
— Хочешь чаю, соку?
— Нет, спасибо… Я просто хотел… поговорить. Если ты не против.
— Конечно, давай! — поспешно отвечает Ида.
— Ты, наверно, понимаешь… — начинает Густав.
Нет, она не понимает. Она знает только, что давно не видела Мину и Густава вместе. Жаль, что в длинном списке Мину не нашлось места для информации про Густава.
— Ну… — снова уклончиво говорит она.
Она проводит Густава в гостиную, садится рядом с ним, чувствуя, как уши Мину краснеют, как всегда выдавая ее с головой.
Она сидит на диване.
Рядом с Густавом.
Она столько лет смотрела на него издали, но никогда не обращала внимания, что у него такие красивые губы.
Может, это произойдет именно сейчас? И Густав ее поцелует?
Нет, напоминает она сама себе. Не надо, чтобы это произошло сейчас. Сейчас она не Ида, а Мину. И не надо об этом забывать.
— Не знаю, с чего начать. Мне ужасно стыдно, — говорит Густав. — Я понимаю, ты сердишься на меня. И боялся, что, если я позвоню, ты не возьмешь трубку. Поэтому я пришел.
