— Хорошо, что ты не пошла.
Оливия надолго замолчала.
— Я давно хотела тебе сказать, — еле слышно прошептала она. — Мне кажется, мы отдаляемся друг от друга.
Отложив фломастер, Линнея уставилась на нее:
— Что ты имеешь в виду?
Оливия добавила в волосы девушки на рисунке темного цвета:
— У нас теперь разные интересы.
— Ты разозлилась, что я не прогуляла собрание вместе с тобой?
— Можно сказать, это стало последней каплей, — сказала Оливия, глядя в потолок. — Я старалась как могла, Линнея. Но больше не могу. Всему есть предел. Я не хочу сказать, что с сегодняшнего дня мы станем врагами. Но, думаю, общаться нам больше не надо.
— По-моему, мы с тобой уже с весны практически не общаемся.
— Вот именно, — серьезно сказала Оливия.
— Ну что ж, тогда договорились.
— Девочки на последней парте, перестаньте болтать! — крикнул Бакман с учительского места.
Линнея заметила, что Бакман при этом не сводил глаз с груди Оливии, и напряглась, стараясь не читать его мысли.
— Мне нужно в туалет, — сказала она, взяла сумку и вышла из класса.
* * *
Выйти из класса раньше конца урока всегда приятно, даже если до звонка осталось всего лишь несколько минут. Кажется, будто ты украл для себя немного времени, убежал от реальной жизни.
Линнея поднялась по лестнице вверх и по узкому коридорчику прошла к туалету, расположенному рядом с дверью на чердак.
Как только туалеты отремонтировали и снова открыли для учеников, Линнея стала сюда подниматься. Она делала это специально, чтобы заглушить страх. Здесь они с Элиасом встречались, хоть и недолго — в первые недели учебы в гимназии, когда Элиас еще был жив. Линнея старалась думать, что здесь видела его живым, и не думать про то, что он здесь умер.
Она открыла дверь в туалет. На подоконнике стоял букет из увядших цветов и несколько выгоревших свечей. Фото Элиаса в дешевой рамке. Линнея знала, что на прошлой неделе Оливия и другие ребята из их старой компании собирались здесь в день смерти Элиаса, чтобы его помянуть. Сама она помянула его иначе: сидя дома, она часами слушала любимые песни Элиаса, читала письма, которые он ей писал. У нее был целый ящик его писем. Длинных, веселых, грустных, плотно исписанных страниц с рисунками на полях.
Ей почти захотелось поверить Хелене. Сконцентрироваться на позитиве, забыть и жить дальше.
Когда Элиас погиб, Якоб много говорил с ней о том, что надо не бояться страдания. Погрузиться в него. Позволить себе страдать, научиться не убегать от своих чувств.
Сначала Линнея не слушала Якоба. В обществе Юнте она перепробовала все доступные способы забвения. И поняла, что ничего не помогает. Чем больше пытаешься запереть своих монстров, тем мощнее и страшнее они становятся.
Теперь она знает: одно дело — не забывать, что у жизни есть светлая сторона. И совсем другое — притворяться, будто темной стороны не существует.
Линнея зашла в кабинку и села на унитаз. Достала из сумки Книгу Узоров и узороискатель. Постаралась сформулировать вопрос как можно четче. Затем открыла книгу, полистала ее и сосредоточилась.
Хелена — наш враг?
Линнея подкручивала узороискатель, пока не настроила фокус. То, что она увидела в Книге, поразило ее.
Буквы беспокойно двигались, перемешивались, сплетались и расплетались. Линнея листала страницы, но всюду видела одно и то же. Буквы метались по страницам, подползали к краям, кажется, вот-вот начнут вываливаться из Книги.
Линнея постаралась сконцентрироваться на своем вопросе. Но результат был тот же. Чем больше она сосредоточивалась, тем беспокойнее вели себя буквы.
Наконец она не выдержала, захлопнула Книгу, убрала ее и узороискатель в сумку и вышла из туалета.
Возле дверей стоял Виктор Эреншёльд. Линнея не заметила, когда он подошел. В холодном свете ламп Виктор казался бледнее, чем обычно.
— Это здесь произошло, да?
Линнея не ответила. Она стояла и думала, известно ли Виктору, что она минуту назад пыталась читать Книгу Узоров.
— Трагично, что Элиас умер, так и не узнав, кто он.
— Элиас знал, кто он.
— Ты понимаешь, что я имею в виду. Элиас был одним из Избранных…
— Оставь Элиаса в покое. Тебя это не касается!
— Я думаю, тебе следует изменить свою манеру общения.
— Я думаю, тебе стоит войти в клуб желтых толстовок.
— Я там вряд ли уживусь. У меня несколько более реалистичная картина мира. Зато мне кажется, у нас с тобой есть нечто общее.
— Мне так не кажется.
Виктор смотрел на нее в упор своими темно-синими глазами.
— Я сирота, — сказал он. — Моя мать была наркоманкой и умерла от передоза, когда мне было семь лет. Я жил в пяти разных приемных семьях, пока меня не взял к себе Александр.
Линнея с сомнением посмотрела на Виктора: наверняка врет, чтобы втереться к ней в доверие.
Она попыталась прочитать его мысли, но он опередил ее.
— Линнея, аккуратнее, ты используешь магию!
Губы Виктора дрогнули в чуть заметной улыбке.
— Но я тебя не выдам. На этот раз, — произнес он вслух.
32
Маленький бронзовый колокольчик звякает, когда Ванесса входит в «Хрустальный грот». Магазинчик полон покупателей, и Мона раздраженно смотрит на Керстин Стольнакке, которая, стоя у кассы, роется в кошельке.
— Ты поздно, — говорит Мона Лунный Свет Ванессе. — Магазин скоро закрывается.
— Вы сказали прийти сегодня, но не сказали во сколько, — возразила Ванесса.
Мона зажмурилась и вздохнула.
— Минутку, — обратилась она к Керстин, та кивнула, продолжая выкладывать на прилавок мелочь.
Мона подняла с пола коробку и подошла к Ванессе.
— А еще я велела одеться поприличнее, — прошипела она.
Ванесса посмотрела на розовую джинсовую юбку Моны, ее зеленоватую в блестках блузку с вышитым золотой ниткой единорогом, но промолчала. Сейчас главное — заручиться помощью Моны.
— Держи, — сказала Мона, всовывая картонку в руки Ванессы.
Коробка оказалась на удивление тяжелой — Ванесса чуть не уронила ее, а заодно и свою наплечную сумку на длинном ремне.
— Что мне с этим делать?
— Распаковать и поставить на полку рядом с ангелами.
Мона пошла обратно к кассе. Шпоры на ее ковбойских сапогах позвякивали.
Сжав зубы, Ванесса отнесла коробку туда, куда указала Мона, поставила на пол и стала разрывать коричневый скотч.
