Ида раздраженно откладывает узороискатель на раковину. Она уже хочет закрыть Книгу, как вдруг чувствует знакомую дурноту и головокружение. Гораздо сильнее, чем когда-либо прежде.
И в следующую секунду она оказывается там.
Лицо Густава совсем близко от ее лица. Он тянется губами к ее губам, и они соединяются в поцелуе и целуются так долго, что в конце концов она уже не знает, где губы Густава, а где — ее собственные.
У Иды даже сердце заболело, так сильно захотелось быть с Густавом.
Но она уже опять находится в туалете.
Шарит по раковине в поисках узороискателя, натыкается на него, роняет на пол. Ищет среди скомканных салфеток, валяющихся возле мусорного ведра. Находит, настраивает и концентрируется на вопросе.
Я видела будущее?
Буквы медленно начинают двигаться, потом складываются в слово:
Да.
Книга, похоже, не сомневается в ответе, но Ида не спешит радоваться.
Ты говорила, что есть разные варианты будущего. То, что я видела, произойдет наверняка?
Она с нетерпением смотрит на Книгу.
С большой вероятностью. Если ты будешь выполнять наше соглашение и помогать остальным Избранницам. И ни в коем случае не вступай в «Позитивный Энгельсфорс».
Зачем ей вступать в эту идиотскую секту?
«Обещаю», — говорит она и чувствует, что Книга довольна ее ответом.
Ничего не рассказывай остальным. Это наша тайна.
Ида обещает. Ей совсем нетрудно хранить молчание.
* * *
Впервые за эту осень в воздухе чувствуется наступление холодов.
Мину с ногами забралась в шезлонг в своем углу сада. Рядом с ней лежит закрытый томик Шекспира.
Мину проснулась уже за полдень, мамы и папы не было дома, и когда много позднее Мину вернулась с прогулки, дом все еще был тихим и темным.
От холодного ветра кожа покрывается мурашками, но Мину не хочется идти в пустой дом.
Она вспоминает все, что случилось после ночи кровавой луны. Думает об Элиасе и Ребекке.
В голове пульсирует картинка, хранившаяся в памяти Макса: Ребекка, летящая с крыши навстречу смерти.
Где были покровители тогда?
Поверить в существование покровителей труднее, чем в существование демонов. Еще труднее поверить, что в ней самой живет частица их силы.
Матильда сказала почти то же, что говорил Николаус.
Ничего плохого не может произойти, пока ты относишься к своей силе ответственно и пользуешься ею для добрых дел. Я уверена, что ты именно так и будешь ею пользоваться.
Почему ни Книга, ни Матильда не рассказали о покровителях и о магических возможностях Мину раньше? Матильда сказала, что у покровителей другое восприятие времени, другой способ мышления, чем у людей, и другая манера общения. Это объясняет их молчание? Они просто не понимали, как для Мину была важна эта информация?
Послышался шум подъезжающей машины, вот она остановилась у гаража.
Хлопнула дверца, раздались голоса, мама и папа вошли в дом, зажгли свет.
Мама позвала Мину. Надо идти, но еще не сейчас.
Сначала надо собраться с силами, убедиться, что она не расплачется. Не расскажет родителям, что Энгельсфорс — это дверь, в которую ломятся демоны, что апокалипсис приближается со страшной скоростью и они не знают, как его остановить.
— Мы в кухне! Иди сюда! — кричит мама, как только Мину открывает входную дверь.
Мама и папа сидят за столом, и едва Мину видит выражения их лиц, как тут же все понимает.
Вот оно. Сейчас они ей скажут. Ну почему это обязательно должно было произойти именно сегодня!
— Садись! — говорит мама и косится на папу.
Она явно нервничает. Папа сгребает в кучку крошки со скатерти. Напряженно смотрит в стол.
Мину складывает руки на груди. С прямой спиной садится. Лучше уже не тянуть.
— Ну говорите уже!
— Мне предложили работу главного врача, — сказала мама. — В Стокгольме.
Мину ожидала, что она будет говорить про развод. А тут какая-то работа.
— Я узнала об этом в начале лета и очень долго думала, — продолжала мама. — Но в глубине души я с самого начала знала, что соглашусь. Такой шанс бывает раз в жизни.
Слова мамы проходят мимо Мину. Ее мозг как будто отключился.
— Двадцать лет назад я приехала сюда с Эриком, потому что он мечтал возродить газету в своем родном городе. Для него было очень важно сохранить «Энгельсфорсбладет» и поднять ее статус. Я согласилась пожить в маленьком городе, с другим темпом жизни. Но больше я не могу оставаться здесь. Я бы хотела, чтобы ты и папа поехали со мной, но он не хочет оставлять газету.
Папа громко фыркает, и крошки разлетаются по столу.
— Но я решила, что все равно уеду, — продолжала мама. — Я должна это сделать. Я заслужила это. И я знаю, что ты всегда хотела учиться в гимназии в Стокгольме. Ты всегда от этом говорила…
Не закончив фразу, мама умолкает, ожидая реакции Мину.
Она явно думает, что Мину сейчас бросится ей на шею и будет благодарить за эту фантастическую возможность.
А Мину ненавидит ее. Она ненавидит их обоих за то, что они спросили ее только сейчас, когда уже ничего не изменишь.
Мину должна остаться в Энгельсфорсе. Иначе мир погибнет.
— Я не могу ехать, — говорит она.
Папа поднимает голову, и Мину видит в его глазах торжествующий огонек.
— Но совсем не потому, что хочу остаться с тобой, — продолжает она, и огонек в папиных глазах гаснет. — В этом чертовом дурацком городе.
— Я ничего не понимаю, — говорит мама.
— Чего тут не понять? — кричит Мину. — Спрашивать нужно было год назад. Или даже десять лет назад! Вы меня заперли в этом чертовом Энгельсфорсе, где у меня никогда не было друзей! Я ненавидела свою жизнь!
— Что… — начал папа.
— Не надо ничего говорить! — оборвала его Мину. — Я не хочу тебя слушать! Тебе наплевать на меня и на маму! Ты готов умереть ради своей идиотской газеты!
Чуть ли не впервые в жизни папа не находит, что ответить. Мину поворачивается к маме:
— Дочка страдает! Подумаешь! Это не повод для переезда! Вот за повышением можно переехать! И бросить меня здесь!
— Я думала, ты поедешь со мной! — кричит мама в ответ. — И я не собираюсь…
— Вы ничего не понимаете! — кричит Мину. — Вы ничего не понимаете!
— Тогда объясни, — говорит папа.
