— Не отвечай, — сказала Хелена. — Что бы ты ни сказал, он вывернет твои слова наизнанку. Ведь так, Эрик? Вы, журналисты, видите во всем одни проблемы. Вы во всем хотите увидеть негатив. А в Энгельсфорсе сейчас зарождается новое мышление. Мы устали от бесконечного пережевывания проблем. Думаю, и ты в глубине души устал от них. Не лучше ли было бы написать о чем-нибудь хорошем?
Она дружески улыбнулась папе.
— Как например, Праздник Весны, — вмешался Кристер. — Надеюсь, ты не очернишь его в своих статьях. Что бы ты ни говорил о «ПЭ», оборот торговли в городе вырос…
— Спасибо, — едко заметил папа. — Я учту это.
— Прекрасно, — кивнула Хелена. — Я уверена, что люди станут активнее покупать вашу газету, если им будет нравиться то, что вы пишете.
Они вышли из комнаты, и Мину посмотрела на отца. Красные воспаленные глаза, потное лицо. Мину знала, что Кристер и Хелена приходили сюда вовсе не за тем, чтобы попросить отца написать добрые слова о Празднике Весны.
Они приходили, чтобы полюбоваться, как отец теряет контроль над газетой, которая была его детищем и делом всей его жизни.
И она возненавидела их за это еще больше.
* * *
Ванесса встала на цыпочки и постаралась дотянуться щеткой для пыли до верхней полки шкафа. Можно было, конечно, взять лестницу, но Ванессе было лень.
Щетка задела одну из статуэток, и та чуть не упала. Ванесса чертыхнулась. Если что-нибудь разобьется, Мона вычтет стоимость вещи из зарплаты.
Она продолжала убираться в «Хрустальном гроте», слушая звуки арф и плеск волн, доносящиеся из динамиков. Потом посмотрела на часы, висящие на стене. Анна-Карин уже должна быть в усадьбе.
Она старалась не думать о допросе. В столовой на Анну-Карин было страшно смотреть. И неизвестно, чем все это может для нее кончиться.
Сама она не очень волновалась перед допросом. Она знала, что хорошо умеет притворяться. Однако к концу допроса даже она была на грани срыва. А ведь ее ни в чем не обвиняли.
Темно-красная драпировка задернута. Рядом лежит табличка: «Совершается гадание». На приеме у Моны старый завуч Ванессы, которого все звали просто Свенссон. Ванесса никогда не знала его имени. Сколько она его помнила, он всегда был старым тусклым человеком. Серым, как туман над городской «Галереей».
Про таких, как он, не подумаешь, что они ходят к гадалкам. Но за время работы в «Хрустальном гроте» Ванесса перевидала разных людей. Порой самых неожиданных.
Звонит телефон. Отложив щетку для пыли, Ванесса спешит к прилавку.
— «Хрустальный грот», — говорит она в трубку.
— Это Ванесса?
Молодой мужской голос кажется Ванессе знакомым. Диалект не местный, не энгельсфорский.
— Это Исак. Из Салы.
Исак. Парень, с которым она познакомилась на Рождество и который, только оказавшись с ней в постели, признался, что еще учится в девятом классе.
— Почему ты звонишь сюда?
— Я не мог найти твой номер телефона, — сбивчиво начал объяснять он. — И потом вспомнил, ты говорила, что работаешь в бутике, где продают всякие вещи типа нью-эйдж…
Ванесса облокотилась о прилавок. Интересно, когда это она ему говорила про магазин Моны. Помнится, в ту ночь они вообще почти не разговаривали.
— …так что я просто хотел узнать, дошел ли до тебя мой мейл, ну и вообще…
Звенит колокольчик входной двери. Уголком глаза Ванесса видит, что в магазин входит женщина.
— Да, получила, — говорит Ванесса. — Я ведь тебе на первое письмо ответила. Ты получил?
— Да.
— Ну тогда ты знаешь, что этот вопрос для меня закрыт.
— Да, но я думал, если ты прочитала остальные письма, то, может быть, изменила свое мнение… Но если ты их не читала…
Ванесса скосила глаза, чтобы видеть, что делает женщина. Покупательница скрылась среди полок.
— Ты отличный парень, — понизив голос почти до шепота, сказала Ванесса. — Мы классно провели время. Но я тебе уже написала, что не хочу сейчас постоянных отношений. Ни с тобой, ни с кем-либо еще.
— Но ты ведь меня совсем не знаешь…
Ванесса застонала и повернулась к клиентке, которая теперь, стоя спиной к Ванессе, рассматривала средства для ванной на столике возле кассы.
Вдруг она обернулась.
Сирпа. Мама Вилле.
— В общем, нас это не интересует, — сказала Ванесса в трубку. — Спасибо за ваш звонок, до свидания.
— Ванесса! Ты здесь работаешь!
Ванесса кивнула и пробормотала что-то про назойливых рекламщиков.
— Как я рада тебя видеть! — сказала Сирпа.
— Я тоже, — ответила Ванесса и заколебалась, не зная, удобно ли ей теперь обниматься с Сирпой.
А обнять ее очень хотелось. Ванесса соскучилась по Сирпе. По той Сирпе, у которой она жила несколько месяцев. Той, которую ей столько раз хотелось назвать мамой.
— А я тут первый раз, — сказала Сирпа, осматриваясь. — Я…
Она замолчала. И тут Ванесса заметила, какой у Сирпы грустный вид.
«Вилле? — подумала Ванесса. — Только бы ничего не случилось с Вилле».
Она сама удивилась, как сильно испугалась за него.
— Как у вас дела? — спросила она.
— Все хорошо, — нарочито бодро ответила Сирпа. — Не жалуюсь!
Глаза у нее увлажнились, и она вытерла их тыльной стороной ладони.
— Что-то случилось?
— Нет-нет, — ответила Сирпа и принужденно засмеялась. — В этом-то все и дело! Ничего не случилось, боли как были, так и есть.
Значит, с Вилле, по крайней мере, все в порядке.
Ванесса почувствовала облегчение, которое тут же сменилось угрызениями совести.
— Шея?
— Да, осенью началось обострение. Когда я вступила в «ПЭ», я надеялась, что станет лучше. Я надеялась, что научусь справляться с болью, найду свое истинное «я».
— А у вашего истинного «я» нет проблем с шеей?
— Нет, — ответила Сирпа, даже не понимая, что Ванесса иронизирует. — Хелена говорит, на самом деле у меня нет проблем с шеей. Это все груз моих негативных мыслей, из-за них я думаю, будто у меня болит шея. Если бы я только могла изменить свое отношение к жизни… Но, похоже, я безнадежна… Хотя нет, так нельзя думать… Нельзя думать про себя плохо. Но я думаю про себя плохо из-за того, что я думаю про себя плохо…
Сирпа снова невесело смеется и поднимает глаза к потолку.
У Ванессы сжимается сердце.
— Значит, у вас болит шея не потому, что вы просидели тридцать лет в «Ике» за кассой, а потому, что вы себе все это придумали?
