– Потому что никак от нее не защищались, – терпеливо, словно ребенку, сказала Адельхайда. – От нее прятались. Бытовало поверье, что от Охоты можно спастись, просто отвернувшись от нее – кто ее не видел, с тем ничего не случалось. Где-то считалось, что неважно, видел ли ее кто или нет, да и с самим увидевшим ничего не приключится – просто она предвещает войны и бедствия. Где-то она полагалась этаким явлением вроде зимы – каждый год в одну и ту же ночь. Многое говорится о Дикой Охоте, Ваше Величество, но нигде – ни о каких жертвах, могущих ее отвадить.
– Я знаю, что вы женщина начитанная и образованная, – коротко улыбнулся Рудольф. – И поначалу меня это даже коробило, когда я приравнивал вас к себе самому. Вы умная, предприимчивая, хитрая, сильная… опасная…
– …и поэтому вы тогда затащили меня в постель, чтобы самому себе доказать, что я при всем этом просто женщина и для вас лично не опасна, – нетерпеливо перебила она и, увидев встречный взгляд, уточнила: – Разве не так?
– И вы так просто об этом говорите?
– Мне уже давно не двадцать лет, – передернула плечами Адельхайда. – Я не в том возрасте и не столь наивна, чтобы приходить в ужас от подобных открытий. Но вы снова это делаете, Ваше Величество: стоит лишь беседе принять неприятное вам направление, вы переходите на личности – либо отсыпаете мне комплименты, либо ударяетесь не в те воспоминания. Вы хотели сказать, что я, конечно, знаю много, но не могу знать всего; верно? Рупрехт уже говорил мне это.
– А вы сами такой мысли не допускаете, госпожа фон Рихтхофен?
– Даже если я ошибаюсь насчет обряда задабривания, подумайте о другом. Дикая Охота так не приходит. Ей принадлежат определенные дни для выхода в наш грешный мир, есть определенные обстоятельства… ей свойственно определенное поведение, самое главное. Ведь то, что происходит, – это все равно что брабантские наемники вдруг вошли бы в ваши земли, но не стали бы грабить обозы или разорять города, а начали бы атаковать монастыри, дабы выгрести из библиотечных хранилищ философские труды и с тем удалиться довольными. Это немыслимо – то, что происходит в эти ночи. Кто был убит Охотой? Участники турнира? Почему? Потому что принимали участие в предосудительной забаве? Я уж не говорю о том, что Святой Престол может быть неправ, не упоминаю о том, что далеко не единодушно всей Церковью осуждается это действо; главное – а с каких пор языческие духи являются проводниками Господнего гнева, Ваше Величество? Почему вдруг Охота явилась карать грешников?
– По попущению? – предположил Рудольф неуверенно; она отмахнулась:
– Положим, так. Но почему именно на вашем турнире? И не забывайте о главном происшествии: actus, унесший столько жизней, произошел в тот же день. Неужто вы думаете, что это случай? Или саламандра тоже была послана Господом Богом либо по Его воле? А что взорвалось так невероятно – маленькая огненная тварь? Найдите мне свидетельство хотя бы из одной легенды, пусть и самой что ни на есть недостоверной, в которой бы появление сей сущности оканчивалось бы мощнейшим взрывом, сравнимым разве со взрывом порохового погреба. Вы такого не найдете, Ваше Величество, потому что здесь магия слилась с алхимией, с рукой человека: человек создал и спрятал под трибунами некое вещество, а саламандра была использована как запал, ибо постороннего, да еще и с факелом, не пропустили бы к трибунам стражи. Это человеческая воля, вот что я пытаюсь вам объяснить. Во всем. Взрыв, Дикая Охота в неправильное время в неправильном месте с неправильными целями, ее явление в Прагу, эта ночь без единой жертвы – всё.
– Это я понимаю, – с усилием выговорил Рудольф. – Ее кто-то призвал. Но…
– Нет, – довольно резко оборвала Адельхайда и, увидев тень в глазах престолодержца, чуть сбавила тон. – Прошу прощения, Ваше Величество, но то, что вы собрались сказать, – неверно, и сейчас нам с вами не до церемоний.
– Быть может, вы выйдете за меня замуж, госпожа фон Рихтхофен? – предположил он почти всерьез. – Вы и без того ведете себя так, словно мы женаты два десятка лет, вы заранее знаете, о чем я думаю и что стану говорить, вы осведомлены о таких моих тайнах, кои неведомы и самым приближенным советникам. Да и лучшие годы жизни вы мне уже отдали.
– Вы опять, – укоризненно произнесла Адельхайда, выдавив из себя бледную полуулыбку, и вздохнула, смягчив тон: – Да, Ваше Величество, я знаю, что вы хотели сейчас сказать. Что, пусть Охота и была призвана человеком, это не означает, что так же человеком она не была спроважена из Праги этой ночью при помощи языческого ритуала. Это могло бы быть правдою, вот только логичнее будет иной вывод: Охота пришла в Прагу только для того, чтобы уйти. Сами посудите. Над городом носится древняя нечисть, люди напуганы, и внезапно, когда нечисть все-таки убирается долой, люди узнают, что их заступником оказался «народ» с их «исконными обрядами», а инквизиторы только и могут, что наблюдать за происходящим, не в силах ничего предпринять. Погибшие той ночью подле ристалища и во время взрыва были захоронены наскоро, точно чумные или преступники, без торжественного отпевания со всеми полагающимися почестями, господа рыцари – беспомощны, словно дети, по улицам разгуливают сумасшедшие старухи, кричащие о близких бедах, люди гибнут… Эту панику кто-то сеет нарочно. И эти настроения, это недоверие Конгрегации, а значит, и вам как ее союзнику, отход от самих основ Веры – не вероучения, а той Веры, что в людских душах! – все это тоже провоцируют неспроста. Взгляните на себя. Если уж даже вы усомнились, то вообразите, что творится сейчас в головах у людей, и ответьте сами себе на простой вопрос: у них, кто бы они ни были, получилось?
Рудольф отозвался не сразу; мгновение он смотрел в стену, словно ожидая, что там распахнется потайная дверь и из нее шагнет в комнату святой чудотворец или добрый волшебник из сказок бабушки и протянет ему волшебное кольцо или амулет со словами «все решится»…
– У них получилось, – тихо вздохнул Император и вздрогнул, когда Адельхайда решительно шлепнула ладонью по столу:
– Нет! Нет, – повторила она строго. – У них не получилось. Пока мы не бездействуем, пока мы хоть что-то предпринимаем, пока мы противимся им, пока еще не сыграна эта партия до конца – нет! У них не получилось. Встряхнитесь, наконец, не будьте тряпкой!
– Послушайте!.. – вскинулся тот, резко поднявшись, и замер, глядя своей назойливой советнице в глаза.
– Разозлились? – спокойно уточнила Адельхайда. – Это хорошо.
– Играете с огнем, – заметил Рудольф наставительно, и она кивнула:
– Надеюсь. Надеюсь, что огонь еще есть. Если сейчас сдадитесь вы – вот тогда считайте, что все пропало.
– Мне сдаваться не с руки: меня сожрут первым.
По тому, как скоро остыл императорский гнев, ясно было несомненно, что и был-то он более напускным и ненастоящим, однако заострять на том внимание Адельхайда не стала, лишь мимоходом улыбнувшись:
– Отличный настрой, Ваше Величество! А теперь скажите мне, что удалось узнать конгрегатам. Хоть что-то из того, что не известно мне.
– Ничего нового, – отмахнулся тот, снова усевшись. – Арестованные люди – просто жители окрестных домов. Кто-то пытался противиться устроению обряда под своими окнами, но их быстро призвали к тишине и угрозами заставили сидеть по домам. А оттуда инквизиторов ведь не призовешь… Утром один из них отыскал конгрегатского служителя и донес о происшествии. Что за люди собрались у жертвенного огня, никто не знает: все незнакомые. Но Прага велика, вы сами должны это понимать, и нельзя допустить, что все ее обитатели знают друг друга в лицо.
