— Папа? — сказал я. — Корвин?
Ещё холоднее, и покалывание в кончиках пальцев, касающихся карты. Кажется, начало Козырного контакта. Возможно ли, что он был гораздо ближе ко Дворам, чем к Эмберу, и теперь более доступен…
— Корвин, — повторил я. — Это я, Мерлин. Привет.
Его изображение шевельнулось, кажется, сдвинулось. А затем карта стала совершенно чёрной.
Но она оставалась холодной, и возникло ощущение типа молчаливого варианта контакта, схожее с долгой паузой во время разговора по телефону.
— Папа? Ты там?
Тьма карты обрела глубину. И далеко внутри неё, кажется, что-то шевельнулось.
— Мерлин? — слово было неотчётливым, но был уверен, что это его голос произнёс моё имя. — Мерлин?
Движение в глубине было реальным. Что-то рвалось ко мне.
Оно изверглось из карты мне прямо в лицо, с биением чёрных крыльев, каркая, ворон или ворона, чёрная-пречёрная.
— Запретно! — каркнула птица. — Запретно! Уходи! Убирайся!
Она била крыльями возле моей головы, пока карты сыпались из рук.
— Прочь! — пронзительно кричала она, — кружа по комнате. — Запретное место!
Птица вылетела в дверь, а я кинулся следом. Но она исчезла, в мгновение ока потерялась из виду.
— Птица! — кричал я. — Вернись!
Но не было ни отклика, ни шороха бьющихся крыльев. Я заглянул в другие комнаты, но ни в одной из них не было и следа чернокрылой твари.
— Птица?..
— Мерлин! В чем дело? — донеслось сверху.
Я взглянул вверх, чтобы увидеть Сухэя, спускавшегося по хрустальной лестнице в дрожащей вуали света — за его спиной густело небо, полное звёзд.
— Просто ищу птицу, — отозвался я.
— О-о, — сказа он, спустившись к площадке и ступая сквозь вуаль, которая сразу дематериализовалась, прихватив с собой и лестницу. — Надеюсь, особенную птицу?
— Большую и чёрную, — сказал я. — И, вроде, говорящую.
Сухэй покачал головой.
— Я могу послать за такой, — сказал он.
— Это была особенная птица, — сказал я.
— Жаль, что ты упустил её.
Мы вошли в коридор, и я, повернув налево, направился обратно в гостиную.
— Козыри разбросаны, — заметил дядя.
— Одним я пытался воспользоваться, а он почернел, из него вылетела птица, крича: «Запретно!» Вот я их и выронил.
— Звучит так, как если бы твой корреспондент — злой шутник, джокер, — сказал он, — или заклят.
Мы опустились на колени, и он помог мне собрать Козыри.
— Последнее кажется более вероятным, — сказал я. — Это была отцовская карта. Я много раз пробовал запеленговать его, и на этот раз я был ближе, чем когда-либо. Я действительно слышал его голос во тьме, прежде чем вмешалась птица, и связь прервалась.
— Звучит так, как если бы он был заключён в место без света и, наверное, охраняемое магией.
— Конечно! — сказал я, подбивая колоду и пряча её.
Нельзя потревожить ткань Отражения в точке абсолютной тьмы. Тьма столь же эффективна, как и слепота, когда кого-нибудь наших кровей надо лишить возможности побега. Что ж, это добавляет элемент рациональности к моему недавнему опыту. Кто-то, желающий, чтобы Корвин вышел из строя, был бы вынужден содержать его в очень тёмном месте.
— Ты когда-нибудь встречал моего отца? — спросил я.
— Нет, — отозвался Сухэй. — Насколько я помню, он под конец войны ненадолго посещал Дворы. Но я никогда не имел удовольствия.
— Ты слышал что-нибудь о его здешних делах?
— Только то, что она вместе с Рэндомом и другими жителями Эмбера присутствовал на встрече с Саваллом и его советниками — встрече, предшествовавшей мирному договору. После чего, как я понимаю, он пошёл своими путями, и я даже не слыхал, куда они могли его завести.
— В Эмбере я слышал не больше, — сказал я. — Интересно… Он убил придворного… Лорда Бореля… незадолго до финальной битвы. Есть какой-нибудь шанс, что родственники Бореля могли искать его?
Дядя дважды щёлкнул клыками, затем надул губы.
— Дом Птенцов Дракона… — задумался он. — По-моему, нет. Твоя бабушка была из Драконьих Птенцов…
— Знаю, — сказал я. — Но я практически не имел с ними дела. Некоторое расхождение во взглядах с Удящими…
— Пути Птенцов Дракона довольно воинственны, — продолжал Сухэй. — Слава битвы. Боевая честь, понимаешь ли. Во времена мира не могу представить их недовольства делами военными.
Припомнив рассказ отца, я сказал:
— Даже если они считают убийство не то чтобы честным?
— Не знаю, — сказал он на это. — Трудно оценивать мнения по особым вопросам.
— Кто сейчас глава Дома Птенцов Дракона?
— Герцогиня Мелисса Миноби.
— Герцог, её муж — Ларсус… Что случилось с ним?
— Он умер в битве у Лабиринта. Я полагаю, принц Джулиан из Эмбера убил его.
— И Борель — их сын?
— Да.
— О-хо-хо. Сразу двое. Я не сообразил.
— У Бореля два брата, сводный брат и сводная сестра, множество дядей, тётей, кузенов. Да, это большой Дом. И женщины Птенцов Дракона так же неудержимы, как и мужчины.
— О, да. Есть даже песни, такие как «Никогда-Ни-За-Что Незамужняя Драконья Девица». Есть какой-нибудь способ выяснить, не было ли у Корвина каких-то дел с Птенцами Дракона, пока он бывал здесь?
— Можно было бы немного поспрашивать, хотя это будет долго. Воспоминания вянут, след стынет. Не так все просто.
Он покачал головой.
— Сколько осталось до синего неба? — спросил я его.
— Довольно мало, — сказал он.
— Тогда я лучше отправлюсь в Пути Мандора. Я обещал брату позавтракать с ним.
— Увидимся с тобой позже, — сказал он. — На погребении… если не раньше.
— Да, — сказал я. — Догадываюсь, что мне лучше помыться и сменить одежду.
Через переход я направился к себе в комнату, где вызвал ванну с водой, мыло, зубную щётку, бритву; а также серые штаны, чёрные сапоги и пояс, пурпурные перчатки и рубашку, плащ цвета древесного угля, свежий клинок и ножны. Когда я привёл себя в презентабельный вид, то совершил путешествие через лесную прогалину к приёмной. Оттуда прошёл в сквозной переход. Спустя четверть мили горной тропы, оборвавшейся на краю пропасти, я вызвал дымку и протопал по ней. Затем я направился прямо в Пути Мандора, пропутешествовав по синему пляжу под двойным солнцем ярдов, наверное, сто. Повернул направо, пройдя сквозь триумфальную арку из камня, поспешно миновал пузырящееся лавовое поле, и — дальше сквозь чёрную обсидиановую стену, которая привела меня в приятную пещеру, несколько шагов вдоль Обода, и — приёмный покой его Путей.
