Кортни улыбнулась: классная запись!
– Встать, суд идет! Это Корт
[2]
, я проснулась. Звякни, как сможешь!
Кортни поставила мобильный заряжаться. Надо думать, сообщение прозвучало круто, особенно то, как она представилась. Стоит придумать себе новое прозвище, поприкольней, чем Корт. А завтракать не обязательно, все равно не очень-то хочется.
Она включила телевизор. По всем каналам показывали трагедию в школе: полицейские, врачи «скорой помощи», учителя, все бегают, кричат, некоторые плачут… Время от времени крупным планом показывали кровь. Кровавая бойня. Пульс участился, Кортни слегка затошнило, она отвела взгляд и переключила на канал «Вход-2», по которому никогда не шли новости. Лично ей казалось, что сейчас лучше избегать этой темы и делать вид, будто ничего не произошло.
Встав на колени, она открыла ящик и достала из дальнего угла диск с записью Рождества у них дома три года назад. Последнее Рождество вместе с мамой. Кортни смотрела его постоянно, несмотря на то что вид мамы причинял боль. Словно наркоманка, она прокручивала запись раз за разом.
Девочка включила проигрыватель, поставила диск, нажала на просмотр. На телеэкране появилась елка в гирлянде из красных и синих фонариков и мама в своем любимом кожаном кресле между окном и камином. Потом в кадре появился Тоби, их персидский кот. Он запрыгнул на кресло и уютно устроился у мамы на коленях. Тоби пропал через неделю после смерти мамы, будто понял, что его любимица больше не вернется. Кортни часто вспоминала о нем, думая, куда же он подевался.
Девочка погрустнела, но продолжала смотреть – она всегда досматривала запись до конца, как будто это был ее дочерний долг. Забыть об этой боли означало забыть о маме.
Изображение на экране немного задрожало и покачнулось: папа ходил по комнате, снимал крупным планом подарки, а потом поймал в объектив Кортни и приблизил.
– С Рождеством тебя, солнышко! – сказал он.
– И тебя с Рождеством, пап!
– Подойди к маме, чтобы я снял вас вместе!
– Джейкоб, не надо! – замахала руками мама, чуть не пролив свой гоголь-моголь с ромом. – Убери эту штуку хоть на секунду!
Пауза. Потом снова папин голос:
– Ну ладно тебе, Аманда, всего один кадр!
На записи слышно, как мама вздыхает, папа посмеивается, потом в кадре появляется Кортни, садится рядом с мамой и целует ее в щеку. Потом показывает на кастрюлю с теплым коктейлем и спрашивает:
– А мне такой можно?
Мама строго смотрит на нее, и Кортни смеется. Мама хмурится и говорит в камеру:
– Вот он, твой кадр, Джейкоб, а теперь выключай эту штуку! Какой же ты зануда!
– Ладно, уговорила! Счастливого занудного Рождества, – произносит папа и выключает камеру.
Кортни взяла пульт, нажала на паузу и прикрыла глаза. Господи, как будто это все вчера было: тепло от огня в камине, пряный запах рома от маминого коктейля. Струйки соснового дыма поднимаются из камина, от них в комнате будто легкий туман…
Это было так чудесно! Ей захотелось плакать.
Все из-за папы, подумала Кортни, как же я его ненавижу!
Она снова нажала на просмотр и пересмотрела видео еще раз. Освещение было немного тускловатое, звук нечеткий. Здесь и не пахло хорошим качеством, но это было ее самое любимое кино на свете.
Мама, мамочка…
Как же это несправедливо…
Кортни так ее не хватало, аж до боли в желудке. Слезы рекой текли по щекам. И чем больше она по ней скучала, тем больше ее бесило, что папе все равно! Ах да, он всегда убеждает ее в обратном! Всегда говорит правильные вещи! Особенно после того, как застал ее за просмотром записей, которые сам даже не доставал! «Она так тебя любила!» «Ты была ее счастьем!» «Я тоже по ней скучаю, солнышко!» Брехня! А потом просто трахается с этой испанской шлюхой!
Кортни подумала о Фелиции, о папе, о том, что мамы больше нет рядом, и вдруг ощутила себя такой маленькой… такой одинокой. Всем на нее наплевать. Никто не знает, что она чувствует. Никто ее не понимает.
Никто, кроме Рейн!
Рейн все понимает, потому что она тоже прошла через жуткие вещи: все эти ссоры между родителями, развод, отъезд отца…
Вспомнив о подруге, Кортни взяла телефон и еще раз набрала Рейн, но снова попала на автоответчик. Хотела оставить сообщение, так и не решив, как лучше представиться, но передумала и просто положила трубку. Посмотрела видео еще два раза, и постепенно ее горе превратилось в гнев.
Той ночью мама не должна была умереть! Отец должен был что-то сделать! Хоть что-то! Господи, да он же полицейский, и что? Он ничего не сделал, так ведь?
И хотя он говорит, будто скучает по маме и ему жаль, что так вышло, – это все брехня! Потому что мама умерла. Ушла и больше не вернется никогда! А все из-за того, что он ничего не сделал. Ну, или решил не делать. В конце концов, по-другому и не скажешь.
Папа виноват в том, что мама умерла.
Глава 37
Они ехали на восток. Наконец без четверти двенадцать Страйкеру позвонил Лапша и быстро, по-деловому произнес фразу, от которой Страйкер чуть не выпустил руль:
– Кровь из «хонды» и кровь Реймонда Ленга не совпадают. Разные группы.
– Черт, так я и знал! – прикрыл на секунду глаза Страйкер.
– У Реймонда Ленга «А-положительный», в «хонде» – «О-отрицательный».
Страйкер должен был испытать облегчение: ведь оказалось, что он прав. Но вместо этого он ощутил лишь волну страха и дурного предчувствия: Красная Маска жив и все еще на свободе!
– Скажешь Ларошу? – спросил он у Лапши.
– Он не верит. Говорит, у нас нет доказательств, что кровь в машине – это кровь Красной Маски.
– Да я же сам его подстрелил!
– Это и ежу понятно, Горе-капитан, ты мне-то не объясняй! В общем, такая вот ситуация.
Они поговорили еще немного, Лапша пообещал держать в курсе дела, а потом Страйкер повесил трубку и сообщил новость Фелиции.
– Что ж, ты снова оказался прав, – нехотя признала она. – Поздравляю, Джейкоб, значит, этот псих до сих пор на свободе…
– Я не хвастаюсь! – моргнул он. – Просто говорю, что надо держать руку на пульсе, потому что дело не закрыто. Еще как не закрыто!
Фелиция промолчала. Дальше они ехали молча. Напарники направлялись в Восточный Ванкувер, на Фрэнклин-стрит, в промышленный район.
Через пятнадцать минут, когда молчание стало уже совсем невыносимым, Страйкер снова заговорил о расследовании.
Во время беседы с матерями двоих погибших, Дорис Чоу и Маргарет Макмиллан, выяснились некоторые интересные подробности. Дискуссионный клуб, поездка в Гонконг, речи за освобождение Тибета, отмена нескольких выступлений – казалось, все это неспроста, но Страйкер никак не мог понять, при чем тут все эти события. У них в руках оказался еще один из множества элементов мозаики, которая все никак не складывалась в цельную картину.
