В любом случае это неповторимое импровизированное выступление, как минимум часа на полтора, ориентированное на заинтересованную аудиторию. Сначала нужно посмотреть, кто сидит в зале, мгновенно оценить слушателей и понять, что им хотелось бы услышать, что их тронет. А потом это «что-то» подать на блюдечке, в максимально привлекательной форме. Кто не понял, о чем я, пусть сам попробует.
После каждой встречи, наверное, из-за повышенного нервного напряжения, я была голодна, как волк, и нервно оглядывалась по сторонам в поисках ресторана, мечтая спокойно слопать тарелку мясца. Марек же настойчиво предлагал мне крекеры в гостиничном номере. Крекеры я вообще не люблю, а после периода встреч с читателями просто их возненавидела. Иногда Марек добавлял к крекерам бонусом плавленый сырок. При взгляде на этот продуктовый набор у меня на глазах слезы наворачивались.
Рестораны же Марек сурово осуждал, и, как правило, умел настоять на своем.
Вы думаете, это всё? Как бы не так! Настоящие муки начинались после второй или третьей встречи, — обычно они следовали одна за другой конвейером и заканчивались вечером, — Марек всем организаторам этих встреч вкупе с работниками библиотек, школ, клубов и домов культуры, где проходили встречи, вежливо предлагал развезти по домам. Люди удивлялись, но отказаться от такого предложения стеснялись. И я, смертельно голодная, измученная, как выжатый лимон, плутала в темноте по чужим улицам в качестве бесплатного таксиста. С крекерами в перспективе, чтобы ими черти подавились…
Марек всегда ставил меня перед фактом: я должна доставить людей домой, и точка, в такой ситуации возражать — верх невоспитанности.
Естественно, я с ним это обсуждала, на то и даны человеку органы речи, чтобы договариваться. Безрезультатно. То ли он не верил мне, то ли не понимал, о чем я вообще толкую… Ему якобы важно было, чтобы я производила на людей хорошее впечатление, ведь их так жалко, они ведь так устали, сидючи спокойно на стульчике и слушая, как я перед ними распинаюсь. Мой мерзкий эгоизм он выжигал каленым железом, господи ты боже мой.
Марек больше мешал, чем помогал, но это не помешало мне мечтать о нашем совместном путешествии по всей Европе. Ведь если положить руку на сердце, я ведь тоже не подарок. Сейчас я понимаю, что не годилась не только в жены, но даже просто в женщины…
Во время военного положения из Алжира приехали Ивона с Каролиной. Естественно, они должны были вернуться обратно, Ивона имела бесплатный билет на самолет. Работающим в Алжире полагались какие-то льготы от авиакомпании. Фамилия и первая буква имени у нас с ней совпадали, появилась возможность попутешествовать на халяву.
Хотя приглашение от детей у меня было, я решила добиться разрешения отправиться в поездку без этого самого приглашения. Начала я с Союза писателей.
— Конечно, ради бога, — заверила меня сотрудница из зарубежной комиссии. — Напишите заявление, укажите, над какой книгой вы работаете, издательство, номер договора, синопсис книги, место действия, предполагаемое название…
— Разумеется, пани, — вежливо перебила я. — Мой роман о двух детях, заблудившихся в Африке, а название, думаю, будет «В пустыне и пуще».
[16]
Дама с легкой укоризной посмотрела на меня и посоветовала обратиться к военному пресс-атташе в Министерство культуры. Я пошла, почему бы и нет?
Пресс-атташе, услышав мою фамилию, порылся в памяти и выдал:
— A-а, так это были ваши заявления насчет машины? Ну и хватит, ничего больше писать не надо…
Не знаю, как повлияло мое заявление на машину на оформление документов, но я пообещала не предавать Польшу, вернуться и не принимать участия в деятельности, направленной против отчизны. Паспорт я должна была получить в Польском гастрольно-концертном агентстве.
Мы с Ивоной вылетели в Алжир второго ноября. На месте я прежде всего познакомилась с дорогой через Кемис-Мелиану. Это подвиг. Теперь можно спокойно взять в руки книгу «Сокровища» и узнать о впечатлениях Яночки и Павлика, хотя, разумеется, это мои собственные воспоминания.
«Сокровища» всех настоятельно прошу прочитать — абсолютно достоверное повествование. Алжир у меня там получился как надо, и потому, видимо, я эту книгу и люблю. Правда, каменоломню никто не взрывал, однако такое можно сотворить без труда.
Дети мои тогда жили в Махдии. До этого, по очереди, в Оране и Тлемсене, и все эти города я объездила. Я оказалась там в ноябре, то есть в осенне-зимний период. Моросил дождик. Где-то он, должно быть, лил куда солиднее, потому что, направляясь в Алжир, мы въехали в форменное наводнение. По шоссе текла река выше колес, на обочинах стояли арабские дети и показывали, где кончается асфальт. Невозможно было остановиться. На пригорке рос виноградник, с него лила густая струя светло-коричневой жидкости, в которой больше было глины, чем воды.
— Слушай, дитятко, почему они не осушат территорию? — брюзгливо спросила я Ежи. — Почему тут нет нормальной мелиорации?
— А зачем, мамуля? — саркастически ответило дитятко. — Ведь такие наводнения случаются всего два раза в год, в остальное время сушь. Зачем же силы тратить? А виноградники и так скоро исчезнут — пустыня наступает, песок всё засыплет.
Наверное, сын был прав. В той поездке я видела у шоссе поля проса. А когда той же дорогой ехала через полтора года, никаких полей уже и в помине не наблюдалось. Поля засыпал песок, длинными языками подбираясь к асфальту. Не знаю, что там сейчас, может, и шоссе уже засыпало…
В жратве, вообще-то, можно было купаться, зато из еды промышленного производства в Алжире есть только макароны, правда, очень вкусные. Всё остальное в ничтожной мере — государственный импорт, а в остальном — частная контрабанда. Цены на базарах, которые крепко напоминают наш довоенный базар Ружицкого,
[17]
бывали такие, что для покупки, скажем, полотенец выгоднее было бы сгонять в Соединенные Штаты и уж точно — во Францию.
Землетрясение случилось вечером. Я сидела на кушетке с детьми в гостиной, Ежи стоял рядом, Ивона пошла к соседям этажом ниже, Каролина спала. Мы с сыном разговаривали. Мимо дома по шоссе со скрежетом и ревом пронесся большой грузовик — всё заходило ходуном: грузовик проехал, но все продолжало трястись, в том числе и кушетка подо мной. Я решила, что это какое-то исключительное чудовище промчалось, раз дом до сих пор резонирует. На столе звенели стаканы.
— Ну и что это такое, дитятко? — возмутилась я.
— Землетрясение, мамуся, — скорбно ответило дитятко.
— Ты меня разыгрываешь?
— Ничего подобного! Это и в самом деле землетрясение. Не знаю, что делать: бежать за Ивоной или вынести Каролину в машину? На всякий случай обуюсь.
