И вот я в Москве. На сей раз пан Тадеуш оказался в пекле со мной рядышком, в самом прямом смысле слова. Наученная горьким опытом, я заранее потребовала программу пребывания, и нам ее с готовностью предоставили. Программа оказалась ну очень плотной, и меня немедленно охватили дурные предчувствия. Интуиция меня не подвела.
Москву накрыл густой дымный туман, нам сообщили, что в окрестных лесах горят торфяники, горят давно, и потушить их не удается. То, что это не враки, сомнений не было — всё вокруг заволокло серым плотным дымом.
Я провела в поезде вечер, ночь и утро, но в расписании пребывания не обнаружила ни минуты передышки. Я возмутилась и строго предупредила сопровождающих, что немедленно должна освежиться и переодеться.
Четыре раза меня стуком в дверь вытаскивали из ванной, чтобы решить какие-то мелкие вопросы, но на пятый я взбунтовалась. Где, холера ясна, пан Тадеуш, мой литературный агент, прекрасно говорящий на русском языке, который меня сюда приволок и должен отвечать за деловые встречи?
А пан Тадеуш спокойно предавался водным процедурам и в ус не дул, что мне не дают даже умыться.
Не знаю, добровольно он из ванной вышел, или его выволокли насильно, но ему мгновенно какая-то гарпия вручила новую исправленную и дополненную программу нашего пребывания. Взяв ее в руки, я просто похолодела.
— Пан Тадеуш, кто здесь спятил? — спросила я зловещим тоном. — Вы, они или, может, я?
Пан Тадеуш слегка струхнул, потому что по программе выходило, что я одновременно должна присутствовать в четырех местах одновременно. Мне для этого следовало не только раздвоиться, но и расчетвериться. Он бросился улаживать дела и первым делом начал выстраивать в очередь журналистов, готовых взять мой номер штурмом.
Похоже, именно в это суматошное утро и родилась крайне лестная репутация пана Тадеуша, которая росла и крепла в последующие дни.
А получилось так: один его знакомый пришел в гостиницу и поинтересовался на ресепшен, в каком номере живет пан Тадеуш Левандовский. Девушка-администратор просияла и не удержалась от радостного комментария.
— А-а-а, это тот польский казанова! — воскликнула она с восхищением в голосе.
Посетитель слегка удивился и очень заинтересовался. Он спросил, откуда такое мнение, и получил ответ:
— Господина Левандовского постоянно ожидают в холле гостиницы женщины с букетами цветов. Он поднимается с женщиной на лифте на свой этаж и буквально через пятнадцать минут привозит ее обратно и забирает следующую. И так до бесконечности… Девушки и женщины одна лучше другой идут толпами, по лицам видно, как они этой встречи ждут. Но как, черт побери, этот дядька их всех удовлетворяет? И в таком темпе? Кто бы мог подумать, что поляк способен на такие страсти?
Я горячо подтверждаю, что русские журналистки все как одна отличаются редкой красотой. Какое-то идиотское гостиничное правило запрещает им подниматься в номер иностранца без сопровождающего. Все дамы приходили ко мне с цветами, в гостинице снова кончились вазы. Переводчик мне нужен был постоянно, эти обязанности пали на пана Тадеуша, и он накатался в лифте на всю оставшуюся жизнь.
Жаль, что та программа пребывания у меня потерялась, и я сейчас не могу восстановить все события этого визита, только точно знаю, что это был ад земной. Люди — да, замечательные, и только они придавали всему этому кошмару какой-то смысл. Я крепилась изо всех сил и даже больше, причем должна признать, что меня окончательно добили два момента, между собой совершенно не связанные.
Одно — это чудовищная необходимость переодеваться как минимум два раза в день из-за самых разных обязанностей, потому что одно дело — раздача автографов в книжном магазине, а другое — банкет в посольстве. Работники телевидения тоже должны притворяться, что показывают человека в разных ситуациях, значит — снова новый наряд.
Второе — изобилие привлекательных женщин вокруг нас с паном Тадеушем. Тут не в зависти дело. Будь пан Тадеуш гомосексуалистом, в чем я его ни в малейшей степени не подозреваю, меня замучило бы изобилие томных молодых мужчин. Интервью и конференции шли непрерывной чередой, меня возили и водили по Москве в нужном направлении так быстро, что я ничего не запомнила. И всякий раз при смене декораций я стояла и ждала у выхода или где-нибудь в сторонке, как трухлявый пень, пока пан Тадеуш добросовестно и от всего сердца перецелует всех красавиц. Мужиков он не целовал, это правда, но по моему впечатлению в средствах массовой информации в России преобладает исключительно прекрасный пол. Это было тяжкое испытание.
И вот мы снова на вокзале. Даже в день отъезда за завтраком в ресторане меня поймали журналисты, но они не задавали дурацких вопросов, к тому же были мужского пола, и пан Тадеуш прощался с ними с меньшими нежностями. Потом налетел еще какой-то фоторепортер — последние договоры, быстрые разговоры, и даже вопреки пробке нам удалось успеть на поезд.
Загрузились в вагон и облегченно вздохнули. Но оказалось — рано! Всё, что осталось за стеной вагона — дымные московские улицы, толпы журналистов, беготня, спешка, тупое ожидание флиртующего пана Тадеуша, неизбежные скандалы, — всё это оказалось фигней перед новым испытанием.
Поезд наконец-то тронулся, и за окном поплыл перрон московского вокзала. Где-то на полдороге пану Тадеушу в голову пришла разумная мысль.
— Может, заполним пока таможенные декларации? — озабоченно предложил он.
Я ненавижу заполнение всяких бумажек, но идею поддержала. Пан Тадеуш принялся за работу.
— Будьте так добры, продиктуйте мне номер вашего паспорта, — попросил он.
Я протянула руку за сумочкой и стала искать паспорт.
— Паспорта нет, — беззаботно заявила я.
— Простите, что?
— Нет у меня паспорта, говорю.
— Не может быть! Проверьте еще раз!
И в тот момент я вдруг ясно вспомнила…
— А вы поищите свой, — ядовито посоветовала я.
Пан Тадеуш принялся нервно копаться в карманах, но я отлично знала, что фигу с маслом он там найдет, а не паспорт. Знала я и то, куда подевались наши паспорта.
В отеле в момент заселения пан Тадеуш отдал их на ресепшен. Меня паспорта не интересовали, но уверена, что больше мы их в глаза не видели. Утром в день отъезда в суматохе и спешке наш сопровождающий вызвался отнести портье наши ключи, что он и сделал. А мне, ясное дело, не пришло в голову, чтобы он попросил вернуть наши документы, так что паспорта остались в гостинице.
Меня это обстоятельство почему-то не взволновало. Ехать из России в Польшу через упрямо коммунистическую Беларусь, притом без паспорта, — подумаешь, чепуха какая!
Услышав страшную весть, пан Тадеуш сначала страшно побледнел, потом покраснел. Видимо, мысль о белорусской тюряге его не воодушевила. Я спокойно смотрела на него, но мой литературный агент и полномочный представитель медленно, но верно принимал такой вид, словно сейчас от отчаяния бросится под колеса нашего поезда. Такой эффект мне как-то не понравился.
