— Если я надену на себя голову этого дракона, то не смогу управлять лодкой, — предупредил он ее, недовольно поморщившись.
Его равнодушие не испугало Франсин.
— Мы можем поступить так: я возьму одну половину этого дракона, а вы другую, — объявила она. — Мне кажется, что я смогу донести ее до лодки. Правда, правда! Несмотря на небольшой рост и хрупкое телосложение, я довольно сильная. — Ямочка на ее щеке стала еще глубже, когда она улыбнулась, умоляюще глядя на него.
«Первое впечатление оказалось верным, — подумал Лахлан. — Леди Уолсингхем может свести с ума даже святого».
— Давайте лучше продолжим поиски, — предложил он, понимая, что у него один выбор: либо выполнить ее просьбу, либо увидеть в этих огромных карих глазах досаду и разочарование. — Мы вернемся за этим драконом на обратном пути, когда будем уходить со склада.
Она кивнула и вприпрыжку побежала по проходу.
«Интересно, ей кто-нибудь когда-нибудь хоть в чем-нибудь отказывал?», — глядя ей вслед, подумал Лахлан.
Вполне возможно, хотя маловероятно.
Потом они прошли туда, где хранились музыкальные инструменты. Их было так много, причем самых разнообразных, что Франсин замерла от восторга, глядя на все это великолепие. На полках лежали барабаны, колокольчики, лиры, гитары, тамбурины. В детстве она училась играть на лютне и арфе, но виртуозом так и не стала. Однако у нее были способности к композиции, она сочиняла музыку и ставила театральные спектакли. И все же из двух сестер именно Сесилия была поистине талантливым музыкантом.
Взяв в руки итальянскую мандолину и начав перебирать струны, Франсин погрузилась в воспоминания. Она посмотрела на Кинрата. Тот стоял, прислонившись к деревянному столбу, и наблюдал за ней.
— Вы умеете играть? — спросила она.
— Немного.
Она почему-то думала, что он скажет «нет». Поймав ее удивленный взгляд, граф пожал плечами и улыбнулся.
— Это «ля», милорд, — сказала она, тронув одну струну. — Прошу вас, доставьте мне удовольствие, покажите свое мастерство.
Вот теперь-то и выяснится вся правда. Он, скорее всего, не сможет взять ни одной ноты. С каких это пор шотландских пиратов стали обучать изящным искусствам?
— Как прикажете, леди Уолсингхем, — согласился он, коротко кивнув.
Кинрат взял испанскую гитару и, присев на деревянный ящик, стал настраивать ее, перебирая струны.
Когда он заиграл, казалось, что инструмент ожил в его руках. Слушая эту знакомую, нежную мелодию, которая плыла, парила в воздухе вокруг нее, Франсин, замирая от восторга и изумления, подумала, что она ничего не знает об этом человеке.
Как только прозвучали последние аккорды, граф посмотрел на Франсин. Когда он увидел ее вытянувшееся от изумления лицо, его глаза весело заблестели и он едва заметно усмехнулся. «Кинрат все знал, он понял, что я сомневаюсь в его способностях», — догадалась она, увидев эту улыбку.
— Что вам еще сыграть, миледи?
— Что-нибудь на свой выбор, — ответила она, не скрывая своего удивления.
Хотя чему удивляться? Пират, конечно, не может быть хорошим музыкантом, но вот волшебник… Стоит ему только захотеть — и он в один момент освоит все известные людям инструменты.
— Только если вы мне поможете, — ответил Кинрат, продолжая улыбаться.
Ах, как же раздражала, как же бесила Франсин эта его улыбка!
Она села напротив него, положив на колени мандолину, и быстро настроила инструмент. В Неаполе ей приходилось играть на этом инструменте, и поэтому у нее была полная уверенность, что она не оскандалится и вполне прилично сыграет. «А что, если, имея такой необыкновенный талант к музыке, он и репертуар себе сложный подобрал? Вот тут-то я и сяду в лужу», — вдруг испугалась женщина.
Она пытается тягаться с волшебником, пытается заткнуть его за пояс. И как только такая бредовая идея могла прийти ей в голову?! Когда она представила, какое унижение придется пережить, если шотландец поднимет ее на смех, то почувствовала, как к горлу подступает ком.
Франсин судорожно сглотнула слюну.
Господи, Отец наш Небесный! Прошу Тебя, сделай так, чтобы мой голос не был похож на кваканье лягушки, призывающей своего суженого.
— Что мы с вами будем петь? — спросила она, изо всех сил стараясь казаться веселой и беспечной.
— О, сейчас сообразим, — ответил он и задумался. — Наверное, то, что мы оба с вами знаем.
И начал играть «Лето приближается».
Облегченно вздохнув, Франсин запела вместе с ним прелестное английское рондо, написанное более ста лет назад. В юности они с Сесилией часто пели эту песню дуэтом, аккомпанируя себе. Ее очень любил их отец.
— Вы сочиняете музыку? — поинтересовалась она, когда они закончили петь.
— Да, — кивнув, ответил Кинрат.
Франсин буквально просияла от радости. «Господи, как мы с ним похожи! Он тоже любит музыку», — подумала она и, отложив в сторону мандолину, предложила:
— Мне хотелось бы послушать что-нибудь из ваших сочинений.
Аккомпанируя себе на испанской гитаре, Кинрат исполнил изумительно красивую балладу, которая тронула Франсин за душу. У него был великолепный баритон, да и стихи были необыкновенно романтичными. В песне говорилось о парне, ищущем подругу, с которой не только разделит ложе, а которую сможет полюбить. И это самое главное. В ней говорилось об извечном желании, живущем в сердце каждого человека, — желании найти свою вторую половину, верного спутника на всю оставшуюся жизнь. И о той боли — непрерывной, неиссякаемой, — которая терзает душу, если это желание не удается осуществить.
Когда песня закончилась, Франсин глубоко вздохнула и с удивлением поняла, что слушала Кинрата, что называется, не дыша.
— Это просто божественно, — прошептала она. Впервые в жизни она почувствовала, как ревность острой иголкой вонзилась в ее сердце. Наклонив голову, женщина посмотрела на него из-под опущенных ресниц. — Кому посвящена эта баллада? Кем это вы так искренне и так пылко восхищаетесь?
— Честно говоря, я написал ее по случаю бракосочетания моего старшего брата, — ответил он. — Рори попросил меня написать балладу для его невесты.
Услышав ответ, Франсин испытала огромное облегчение и, не удержавшись, улыбнулась.
— И вы спели ей эту балладу?
Горец покачал головой, продолжая рассеянно перебирать струны гитары.
— Нет. На свадебном банкете ее исполнил для Джоанны семидесятилетний трубадур по имени Фергус Мак-Кистен.
Франсин расхохоталась.
— Какой у вас, однако, хитрый брат! Я понимаю, почему Рори не захотел, чтобы вы пели эту прекрасную балладу для его молодой жены.
Кинрат посмотрел на нее, удивленно вскинув брови. В его глазах застыл немой вопрос.
