Оставшиеся бойцы уже не нападали на шотландцев. Поняв, что их не будут добивать, они молча ждали, пока слуги, одетые в короткие тоги, погрузят на двухколесную рыночную тачку лежавших на песке парней и увезут их с арены.
Было ясно, что эти гладиаторы — не цыгане-акробаты и не солдаты, которые обучались военному ремеслу. Они дрались, как обыкновенные уголовники — бандиты, которых вытащили из тюрьмы для того, чтобы убить Лахлана.
Воспользовавшись паузой, Кинрат снял шлем и бросил его на песок. Тяжелое забрало мешало ему, загораживая боковой обзор. Он посмотрел на трибуны. Зрители стоя приветствовали бойцов. Они были уверены, что это просто театральное представление и никто из актеров не пострадал.
Повернувшись, Лахлан посмотрел на еще одного противника.
Этот боец держал в руках трезубец и сеть, по краям которой были прикреплены свинцовые гири. Шлем он не надел, повязав голову лишь узкой лентой, чтобы его редкие белесые волосы не падали на лицо. У него был сломан нос, а на щеке красовался шрам. Эти увечья, скорее всего, были результатом пьяной драки в какой-нибудь таверне. Нападавший хотел набросить сеть на Лахлана, но тот увернулся, схватился за нее рукой, потом резко дернул на себя, и парень, пошатнувшись, упал. При этом острые концы его трезубца запутались в сети. Покатившись по песку, бандит завернулся в нее же и стал похож на тритона, попавшего в рыбацкий невод.
Лахлан вырвал у него из рук трезубец. Повернувшись, он посмотрел на другого соперника и двинулся на него. Поддев трезубцем кожаный пояс парня, Лахлан поднял этого ублюдка над головой и швырнул в дальний конец арены. Упав на песок, тот ударился шлемом о деревянный частокол, ограждавший арену.
Взглянув на Колина, Лахлан поднял вверх руку в приветственном жесте. Его кузен уже расправился с двумя парнями. Им пришлось подождать, пока на тачке вывезут с арены еще четверых потерявших сознание бойцов.
Потом оба Мак-Рата повернулись к последнему гладиатору. Тот попятился назад, к дальнему концу арены. Бросив меч и щит, он быстро перепрыгнул через заградительный частокол.
Лахлан и Колин остались стоять в центре арены в гордом одиночестве. Публика бесновалась, приветствуя победителей громкими возгласами.
— Я думаю, что нам нужно поклониться принцессе Маргарет, — предложил Лахлан. — Уверен, братец, что сегодня вечером все благородные леди выстроятся в очередь, чтобы потанцевать с тобой.
Колин угрюмо покачал головой.
— Все, за исключением леди Пемброк. Я накричал на нее перед тем, как выбежал на арену. Она никогда не простит меня.
— Ты сегодня показал себя сильным и мужественным бойцом, и десятки смазливых девчонок с радостью займут ее место, — усмехнувшись, сказал Лахлан.
— Мне не нужны другие девчонки, — проворчал Колин.
Однако поклониться английской принцессе им не удалось, потому что в этот момент, распахнув деревянную калитку, на арену выбежала леди Уолсингхем. Она бросилась к Лахлану, и тот, опустив меч и щит на песок, обнял ее и вдохнул запах лаванды и персиков.
— О господи, — всхлипывая, пробормотала она и уткнулась в его плечо. — Боже мой, Лахлан! Тебя… тебя ведь могли убить. Тебя м-могли убить. Эти люди хотели тебя убить!
Обхватив ладонями его лицо, она, дрожа от пережитого страха, покрывала поцелуями его щеки, нос, подбородок.
Лахлан прижал руку к ее затылку.
— Не торопись и целься точнее, любимая, — радостно улыбнувшись, посоветовал он.
Прижавшись губами к ее губам, он просунул язык ей в рот. Их поцелуй был долгим и страстным.
Сейчас, когда на них с изумлением взирали более семи сотен английских дворян, он мог только целовать ее. Однако, черт побери, как только они останутся наедине, он не будет сдерживаться и снова заставит ее стонать от удовольствия.
Леди Франсин слегка отстранилась, пытаясь отдышаться, и посмотрела ему в глаза.
— Я… я думала, что вы… вы погибнете, — пожаловалась она обиженным голосом. Так, словно эта смертельная стычка произошла по ее вине. Нижняя губа графини дрожала, а по щекам катились слезы.
Немного успокоившись, Франсин наконец услышала оглушительный рев толпы и поняла, что целовалась на глазах у всех этих людей. От смущения и стыда она готова была провалиться сквозь землю. Однако, оглядевшись по сторонам, женщина увидела, что Колин крепко сжимает в объятиях Диану. Эта брюнетка, обычно такая веселая и кокетливая, теперь безудержно рыдала, прижавшись к долговязому и худому шотландцу. А он, наклонив голову, что-то шептал ей на ухо, пытаясь успокоить.
— Вам нужно поговорить со своим кузеном, Кинрат, — прошептала Франсин.
Когда Кинрат посмотрел на нее, удивленно выгнув брови, она пояснила:
— Вам нужно предупредить Колина, чтобы он не принимал всерьез все эти проявления нежности со стороны леди Пемброк. Ее любовные романы обычно длятся не больше двух недель. Она без сожаления бросает своих любовников, а те потом мучаются и страдают, пытаясь понять, почему им дали отставку.
— A-а, теперь ясно, — сказал Кинрат и усмехнулся. — Ты боишься, что она разобьет ему сердце. Не волнуйся, любовь моя. Колин — настоящий горец. Он сам сможет позаботиться о себе.
Он, похоже, свято верил в то, что у шотландцев крепкие сердца и им не страшны стрелы амура. И эта его уверенность почему-то раздражала Франсин.
— Я не знала, что шотландские мужчины такие холодные и бесчувственные, — фыркнула она. — Что ж, я больше не буду тратить время на пустые переживания по поводу ваших соотечественников.
Она увидела, как загорелись от удивления зеленые глаза Кинрата.
— Мы поговорим об этом позже. Давай лучше поприветствуем мою будущую королеву, — предложил он.
Посмотрев на трибуну, Франсин увидела, что принцесса и вся ее свита уже поднялись со своих мест. Маргарет смотрела на них с Кинратом, радостно улыбаясь. Франсин поняла, почему эта юная девушка, в жилах которой течет королевская кровь, так обрадовалась, увидев, как две ее фрейлины обнимают ее будущих поданных: было решено, что несколько благородных английских леди из ее свиты выйдут замуж за шотландцев и останутся на новой родине вместе со своей королевой.
Однако она к их числу не принадлежала.
Король Генрих на этот счет высказался вполне определенно: после королевской свадьбы леди Уолсингхем должна вернуться в Лондон.
Вечером того же дня, после гладиаторских боев состоялся бал. Лахлан наблюдал за тем, как Франсин скользит по паркету центрального зала под руку с испанским послом. Они аккуратно выполняли фигуры танца басс, двигаясь в такт, который отстукивал барабан под аккомпанемент флейт и скрипок. Дон Педро де Айала, наклонив голову, что-то шептал графине на ухо, прижимаясь к ее желтому атласному платью.
«Была бы моя воля, я бы держал леди Уолсингхем на привязи, причем на короткой. А конец этого ремешка пристегнул бы к своей руке», — подумал Лахлан. Однако нужно было соблюдать придворный этикет, а он требует, чтобы они выбирали себе разных партнеров для танцев среди знатных дворян. Если же они весь вечер будут танцевать вдвоем, то могут возникнуть нежелательные сплетни и пересуды.
