Кинрат расположился на матрасе, положив его возле входной двери, ведущей из коридора в апартаменты Франсин. Когда она появилась в дверях своей комнаты, он посмотрел на нее.
Франсин понимала, что скоро они будут в Шотландии. Ведь они уже доехали до Йорка, а дни летят очень быстро. После королевской свадьбы, которая состоится в Эдинбурге, она вернется домой и больше никогда не увидит шотландского графа. Он, скорее всего, снова уйдет в море. Или уедет в горы, которые так любит.
А она вернется в поместье Пармертон и снова будет жить, как подобает добропорядочной вдове, на руках у которой маленький ребенок. И так и не узнает, каково это — лежать в постели с харизматичным шотландцем. Не узнает, что чувствует женщина, когда он обнимает ее своими сильными, мускулистыми руками… Потому что она дала клятву умирающей сестре. И эту клятву не нарушит до самой смерти.
— Анжелика уже крепко спит, — шепотом сказала Франсин Кинрату. — Не могли бы вы отнести ее в кроватку?
Лахлан встал и, войдя в комнату Франсин, вдохнул волшебный аромат лаванды и розы. Взяв Анжелику на руки, он отнес ее и уложил в детскую комнату, где для нее уже приготовили постель. Спавшая рядом Люсия, услышав шаги, открыла глаза.
— Я присмотрю за нашей дорогой девочкой, — тихо сказала она по-итальянски.
Наклонившись к малышке, Франсин поцеловала ее в лоб.
Уолтер сидел возле двери на матрасе и при тусклом свете масляной лампы точил свой кинжал. Поприветствовав лейрда кивком головы, он продолжил работу.
Взяв Лахлана за руку, Франсин вывела его из спальни дочери и прошла с ним в свою комнату.
Он закрыл дверь и запер ее на замок.
Сев на край кровати, она посмотрела на него своими карими, мягкими как бархат глазами. На ней была широкая ночная рубашка из нежно-голубого атласа; распущенные золотистые локоны, закрывавшие спину до самой талии, поблескивали в мерцающем свете факела, который висел на стене.
— Я должна тебе кое-что рассказать, — начала она. — Прошу тебя, стой где стоишь, пока я не закопчу. Выслушай меня, пожалуйста, а потом ты должен будешь уйти.
Прислонившись к закрытой двери, Лахлан молча ждал.
— Я хочу, чтобы ты понял раз и навсегда, что между нами ничего не может быть, — продолжила Франсин твердо и решительно. — Я бесконечно благодарна тебе за то, что ты готов был пожертвовать своей жизнью, чтобы спасти жизнь мне и моей дочери. Я этого никогда не забуду. Знай, что ты навсегда останешься в моем сердце. Больше, к сожалению, я тебе ничего предложить не могу.
— Мне не нужна твоя благодарность, Франсин, — хрипло и резко сказал Кинрат. — Охранять тебя — моя обязанность.
Лахлан почувствовал, как по всему его телу пробежала горячая волна желания. Он отчаянно боролся с собой, пытаясь унять зов плоти. Но все было напрасно. Желание обладать ею превратилось в боль, которая мучила и изводила его. Она билась в его теле, словно пульс, постоянно напоминая о себе.
Франсин сидела на кровати, обхватив себя руками за плечи. Взволнованная, напряженная, зажатая. Словно невеста перед первой брачной ночью.
— И все-таки я должна тебе кое-что объяснить, — снова начала она, давая понять, что тщательно отрепетированная речь обязательно будет произнесена ею, независимо от того, захочет он выслушать ее откровения или нет. Графиня сделала глубокий вдох и медленно выдохнула. — Ты, наверное, уже понял, что я хочу тебя… в интимном смысле… Ну, так, как женщина хочет мужчину.
Лахлан в несколько прыжков преодолел разделявшее их расстояние. Опустившись перед ней на корточки, он дрожащими руками принялся развязывать ее рубашку. Он почему-то был уверен, что на ней нет нижнего белья и под широкими складками ткани скрывается только ее обнаженное тело.
— Мы можем поговорить позже, дорогая, — произнес он сдавленным, хриплым от желания голосом. — Я так долго ждал этих слов. И теперь, когда ты призналась, что хочешь меня, я не собираюсь тратить время на разговоры.
Она прижала рубашку к своему телу, пытаясь помешать ему. Но все было тщетно.
— Сначала, Кинрат, я должна кое-что рассказать тебе о своем прошлом, — продолжала настаивать она.
— Меня совершенно не интересует, сколько у тебя было любовников, — сказал он, едва заметно усмехнувшись. — Поверь, я не стану осуждать тебя за то, как ты себя вела и чем занималась до нашей встречи.
Он снял с Франсин голубую атласную рубашку и отбросил ее в сторону. У него замерло сердце, когда он увидел, какая красота скрывалась под этим одеянием. Боже милосердный, да она изумительна! Она само совершенство! Посмотрев на ее пышные груди с круглыми розовыми сосками, он вновь почувствовал, что сгорает от желания. Нет, это было не желание, это была дикая страсть — неукротимая, примитивная животная страсть. Утолить ее сможет только она одна.
— Да, Кинрат, как раз о прошлом я и хочу поговорить с тобой, — настаивала Франсин. — Мне нужно сделать одно признание. Однако сначала ты должен поклясться, что сохранишь в тайне все, что я тебе скажу.
— Я поклянусь на своем кинжале, — быстро согласился горец, погладив руками ее нежные бедра, и вытащил клинок из ножен, которые висели у него на поясе. — Я клянусь на этом священном оружии, Франсин, что никогда не выдам твою тайну, — сказал он, держа перед собой клинок, словно крест.
Дрожащими руками она забрала у него кинжал и положила его на покрывало.
— Замечательно, — прошептала она. — Я хочу поведать тебе то, о чем не должна узнать ни одна живая душа. Это не только моя тайна. К ней имеют отношение и другие люди…
— Потом, любимая, — перебил ее он и, взяв с кровати кинжал, положил его на пол. — Все разговоры будут потом. Я с готовностью выслушаю все, что ты хочешь мне сказать. Я объехал весь мир, многое познал и повидал. Обещаю тебе, что твое признание меня не сможет ни удивить, ни шокировать.
Опустившись перед ней на колени, Лахлан нежно поцеловал ее висок, щеку, подбородок. Потом, слегка прикусив верхнюю губу Франсин, погладил кончиком языка ее нижнюю губу и сжал ладонями груди.
Наклонившись, он принялся целовать ее соски. Вскоре под его нежными ласками они превратились в твердые бутоны. Взяв в рот один бутон, он осторожно пососал его. От удовольствия женщина выгнула спину. В ней проснулось желание, жгучее, страстное; ее груди стали тяжелыми и тугими. Они слегка покачивались из стороны в сторону, когда он ласкал их своим жадным, ненасытным ртом.
Лахлан едва не обезумел от страсти. Он чувствовал, как под килтом напрягся его член, став твердым и упругим. Он хотел ее так сильно, как не хотел еще ни одну женщину.
Он понимал, что слишком долго сдерживался и поэтому может взорваться в любую секунду. Неимоверным усилием воли горец заставил себя успокоиться. Он не будет спешить и покажет ей свое мастерство. Сделает все, чтобы после этой ночи она навсегда забыла всех мужчин, которые были у нее до него.
— Скажи мне, что тебе нравится, — сказал он, поглаживая ее голые ноги. — Не нужно меня стесняться, любимая. Я очень хочу, чтобы тебе было хорошо. Если ты хочешь чего-нибудь особенного, только шепни — и я все исполню.
