Поцелуй становился глубже, лишая Доротею всякого представления об окружающей обстановке. Хейзелмер лишь повторял урок, который преподал ей в оранжерее, — на большее не было времени. Он целовал ее умелыми губами, а его руки тем временем бродили по ее телу, лаская груди, талию, бедра. Потом он неохотно отстранился и, не дав Доротее возможности опомниться, предложил ей руку и повел прочь с террасы.
— Нам лучше вернуться обратно, — произнес он обычным голосом, — не то будет крайне трудно объяснить свое отсутствие.
В бальном зале Доротее тоже не представилось возможности ничего сказать, так как их с маркизом быстро обступили смеющиеся и весело гомонящие друзья. Остаток вечера она часто ловила на себе его взгляд, смущающий ее еще больше.
Позднее, когда они вместе покидали бальный зал, Хейзелмер снова вернулся к разговору о злосчастной записке.
— И вот еще что, любовь моя: если вы снова получите какие-нибудь записки якобы от моего имени с просьбой совершить что-то неподобающее, помните, что такие предложения я предпочитаю делать лично.
Не существовало вежливого способа ответить на подобную тираду, поэтому Доротея благоразумно промолчала.
Покинув Брессингтон-Хаус, лорды Хейзелмер и Фэншоу настояли на том, чтобы проводить сестер Дэрент до кареты. С запозданием осознав, что позволил маркизу единолично завладеть своим вниманием на целый вечер, Доротея послала ему неодобрительный взгляд, но он лишь рассмеялся и прошептал ей на ухо, что, если она и дальше будет смотреть на него столь призывно, он не сумеет совладать с собой и поцелуе! ее снова! Идя по темной подъездной дорожке, маркиз сдержал обещание, после чего посадил смущенную Доротею в карету.
Хотя в присутствии Доротеи Хейзелмер старался не подавать виду, загадочная записка и происшествие на террасе сильно его беспокоили. Шагая вместе с Фэншоу на Кэвендиш-сквер, он обдумывал возможные объяснения случившегося.
Наиболее очевидной причиной ему виделось похищение молодой наследницы ради получения выкупа. Такое случалось прежде, и все жертвы были очень богаты. Доротея, однако, хотя и являлась обладательницей значительного состояния, никак не могла считаться баснословно богатой. Следовательно, если ее хотели в самом деле похитить ради получения выкупа, то нацелились, несомненно, на его, Хейзелмера, деньги. Ему и в голову не приходило, что, выказывая свой интерес к Доротее публично, он подвергает ее такой опасности.
Маркиз посмотрел на шагающего рядом Фэншоу. Его явно что-то беспокоило. Судя по старательному замалчиванию случившегося, причиной его нынешнего состояния являлась младшая мисс Дэрент. Хейзелмер не осмелился перекладывать на плечи приятеля еще и груз собственных забот.
Отношения между Сесилией и Фэншоу развивались не так, как ожидалось. Фэншоу обнаружил, что у его возлюбленной имеется на все собственное мнение. Если что-то приходило ей в голову, то никакими уговорами и логическими доводами не удавалось ее переубедить. Его поведение на маскараде она сочла собственническим и с негодованием отвергла. Позднее она несколько смягчилась, позволив ему проводить себя до карсты, но все же держалась с ним подчеркнуто прохладно.
Приятели продолжали путь в молчании, углубившись каждый в свои мысли. На углу Кэвендиш-сквер они расстались и разошлись по домам. Каждого терзали мысли о будущем, хотя и по разным причинам.
Глава 10
В пятницу, субботу и воскресенье — дни, следующие за балом-маскарадом, — Хейзелмер изо всех сил старался угодить Доротее. Сторонний наблюдатель мог бы только подивиться тому, какие чудеса, творит с человеком любовь. Когда никого не было поблизости, леди Мерион делала ему строгие замечания о вреде чрезмерной мягкости, которые он почтительно выслушивал, но все равно поступал по-своему. Он был очень рад, что его мать в пятницу утром уехала обратно в Хейзелмер, отказавшись от его услуг в качестве сопровождающего. С лукавой улыбкой маркиза сказала сыну, что у него и без того дел хватает.
Внимательно присматривать за Доротеей на балах и званых вечерах не составляло для Хейзелмера проблемы. Он мог без опаски оставлять ее в обществе друзей, как своих собственных, так и ее тоже. Но что она делала в промежуток времени между возвращением с дневной конной прогулки в Гайд-парке и отправлением на вечерние приемы, оставалось для него загадкой.
В пятницу он нашел способ провести с Доротеей больше времени, пригласив ее покататься с ним в парке после обеда. Он едва не совершил грубый промах повторив это приглашение и в субботу днем, но по выражению ее лица понял, что она что-то заподозрил Доротея без труда связала чрезмерное внимание, которым окружил ее маркиз, с происшествием на бале-маскараде. Вернувшись в Хейзелмер-Хаус, маркиз остаток дня потратил на изыскание способа присматривать за Доротеей так, чтобы это не слишком бросалось в глаза.
Единственным человеком, с которым он мог бы посоветоваться по этому вопросу, был Фэншоу, но у того имелись собственные проблемы. Хейзелмер пришел к некоему заключению, лишь когда в комнату вошел дворецкий, чтобы развести огонь в камине.
— Майттон, имеются ли какие-то связи между моим особняком и Мерион-Хаус?
Майттон, не уверенный, к чему клонит его хозяин, задавая столь странный вопрос, честно ответил:
— Молодой лакей Чарльз, милорд, ухлестывает за новой горничной мисс Дэрент.
— В самом деле? — негромко произнес Хейзелмер, поднимая глаза на своего правильного во всех отношениях и чрезвычайно проницательного дворецкого. — Майттон, велите Чарльзу выяснить для меня, каковы планы мисс Дэрент на завтра на вторую половину дня. Он может потратить на это столько времени, сколько потребуется, но информацией я должен располагать заранее. Как по-вашему, справится он с таким заданием?
— С вашего позволения, милорд, замечу, что молодой Чарльз — парень очень способный, — серьезно произнес Майттон.
— Превосходно, — отозвался Хейзелмер, подавляя усмешку.
Вернувшись домой рано утром в субботу, он убедился, что Чарльз и в самом деле такой способный, как о нем говорил Майттон. Вызнав о планах мисс Дэрент на ближайшие два дня, маркизу не составило труда появляться там же, где и она: на традиционных конных прогулках в Гайд-парке, на балу в субботу вечером и званом приеме в воскресенье. Именно тогда Доротея снова заподозрила неладное.
— Что же вы такое вытворяете, а? — поинтересовалась она, кружась в его объятиях во время единственного в этот вечер вальса.
— Танцую вальс, — невинным голосом ответил он. — Я тешил себя мыслью, что этот танец мне особенно хорошо удается.
Доротея посмотрела на него, как на непослушного ребенка:
— Хотите сказать, что вы всегда любили посещать невыносимо скучные приемы вроде этого?
— Вы забываете, любовь моя, что мое сердце брошено к вашим ногам. Разве вы не знали?
Именно слова Доротея так жаждала услышать, но тон голоса не оставлял сомнений в том, как ей следует ответить. Она рассмеялась:
