— А потом он встретил свою жену, — продолжаю я, мучая себя мыслью, что она так или иначе его спасла.
— А потом ты встретила Томаса.
— Что? Откуда вы о нем знаете?!
— Твоя мама написала Винченцо, что наконец-то появился человек, который любит тебя почти так же сильно, как она.
— Она так написала? — Я краснею.
— Да. Люка с ума сходил от ревности! — Роза смеется. — Винченцо, бывало, его дразнил.
— О нет!
— По-доброму — Люка сам говорил, что ведет себя как дурак. Он не мог понять, почему все время думает о человеке, которого даже в глаза не видел.
Я краснею еще сильнее, потому что в этот миг вспоминаю нашу первую встречу — как он на меня тогда смотрел. Неудивительно, что он говорит со мной так, будто давно меня знает. Заочно он знаком со мной уже много лет.
И тут мне становится плохо. Если бы я приехала на Капри раньше!
— С Томасом ничего не получилось, — сообщаю я безо всякой надежды.
— Знаю. Но к тому времени Люка все равно уже был женат.
— Как он с ней познакомился?
— Он ездил в клуб в Сорренто. Я думаю, это была первая девушка с Британских островов, которую он встретил.
— Она — британка! — взвиваюсь я. — Его жена — британка?
Роза несколько ошарашена, но я уже не могу остановиться.
— Как ее зовут?
— Таня, — пожимает плечами Роза.
— Таня? Таня?! — пронзительно повторяю я.
Про себя я уже давно называла ее Карлоттой или Эстеллой.
— Она работала международным корреспондентом.
Я закатываю глаза и со стоном отчаяния откидываюсь на спинку кресла.
— Еще граппы? — предлагает Роза.
Я не отвечаю. Меня переполняет необъяснимое возмущение.
— Я принесу бутылку, — решает Роза.
22
Я сижу в гостиной Розы, среди кружев и безделушек, и пытаюсь понять, почему меня так поразило то обстоятельство, что жена Люка — британка. Неужели потому, что это выглядит насмешкой судьбы — смотри, на ее месте могла быть ты? Выходит, в каком-то смысле Таня выполняет роль моего заменителя. Меня охватывает тоска. Ну почему я не приехала раньше!
— Я собиралась пойти пообедать на piazza, но раз ты пришла, я могу приготовить пасту дома. Ты не против?
Мой желудок урчит с таким энтузиазмом, что едва не заглушает мое: «С удовольствием!»
— Я могу чем-нибудь помочь? — застенчиво предлагаю я.
— Это займет пару минут, — отвечает Роза. — Посиди пока.
— Как получилось, что в доме Винченцо нет ни одной вашей фотографии? — Я пересаживаюсь на синий деревянный стул у кухонного стола.
— Я их забрала, — отвечает Роза, наливая кипящую воду в кастрюлю. — Когда я услышала, что приезжает твоя мама, я их все забрала. Я не хотела ее огорчать.
— Вы знали ее, когда она была маленькой?
— Я встречала ее всего пару раз, но Винченцо. конечно, говорил о ней постоянно. Она была очень смелой девочкой.
— Смелой?
— Всегда выглядела веселой и жизнерадостной, даже когда была огорчена или обеспокоена.
— О чем ей было беспокоиться? — спрашиваю я.
Судя по маминым рассказам, детство у нее было — сплошная идиллия.
— Детям нелегко, когда их родители постоянно ссорятся, так что дело доходит до драки.
— Кармела говорила, они никогда… — Я замолкаю, вспоминая, что меня кормили тщательно отредактированной версией взаимоотношений моей бабушки с ее мужем. — Зато сейчас она беспечальна, — отмечаю я, стараясь смотреть на вещи позитивно.
— Значит, она сделала свою маску еще более непроницаемой, — улыбается Роза.
У меня вытягивается лицо. Возможно ли, чтобы за маминой спокойной уверенностью таилась растерянность? Я размышляю минуту и отбрасываю эту идею — мою маму волнует только «Что мне надеть?» и «Он мне позвонит?».
— Parmigiano?
[77]
— предлагает Роза и ставит передо мной тарелку со спутанным клубком спагетти.
Я соглашаюсь, и она щедро посыпает мою порцию сыром. Мы приступаем к еде. Пальчики оближешь! Роза улыбается, заметив у меня на подбородке оранжевые брызги соуса, и предлагает добавку. Потом мы съедаем напополам нектарин, и она показывает мне фотографии, где они сняты вместе с Винченцо. Я сразу замечаю разницу между тем, какое у него выражение лица на этих фотографиях и какое на тех. что показывала мне Кармела. На тех фотографиях в его лице виделось какое- то напряжение, которое, как я теперь понимаю, было вызвано желанием выглядеть безупречным мужем и отцом. С Розой его лицо излучало спокойствие и преданность. Кармела думала, что победила, когда женила его на себе, но она не могла не знать, что Розу он любил больше. С этим, наверное, трудно было жить. В каком-то смысле самый лучший ее поступок — это бегство с острова. Вот если бы при этом она еще смогла отпустить его на свободу, а сама попыталась бы жить дальше, вместо того чтобы позволить чувствам к одному мужчине властвовать над всей ее жизнью, тогда…
Я беру в руки фотографию, где Винченцо сидит на скамейке, а рядом с ним животом вверх развалился кот. Ему, должно быть, было лет тридцать пять, когда сделали этот снимок. Здесь он одного возраста с Люка. У меня такое чувство, будто я впервые вижу этого мужчину. Я только сейчас понимаю, как он был красив, и отмечаю про себя, что обязательно обратила бы на него внимание, доведись мне жить в его время. Я смотрю в его добрые глаза.
— Он выглядит таким мудрым! — говорю я. — Жаль, что я с ним так и не встретилась.
— Он часто вспоминал о тебе, — говорит Роза.
Странно думать, что эти два человека, которых я. в общем-то, не знаю, разговаривали обо мне, что мое имя произносилось на Капри задолго до того, как я сюда приехала. Еще более странно, что Люка… Я смотрю на часы — четыре.
— Тебе пора? — спрашивает Роза.
Я киваю. Хотя мне понадобится волевое усилие, чтобы высвободиться из объятий ее кресла.
Роза выглядывает в окно.
— Погода не очень. Надеюсь, ты хорошо переносишь бурное море.
— До парома мне еще надо заглянуть на Вилла Чимброне. Я обещала Люка… — Мне почему-то неловко произносить его имя вслух.
— Тогда тебе нужно поторопиться, чтобы не попасть под дождь. Тут всего пять минут ходьбы вверх по склону.
— Для вас — может быть! Вы живете здесь, и у вас, наверное, ноги олимпийского атлета, — отвечаю я.
Роза смеется и нежно треплет меня по щеке. Ее прикосновения легки и ненавязчивы.
— Спасибо, что пришла. Я очень рада, что мы познакомились.
