— Ну? — осторожно говорит он.
— А можно достать двубортные брюки? Ну знаешь, для полных мужчин?
Когда Люка выпроваживает меня из магазина, я покатываюсь со смеху от удовольствия.
Мы продолжаем наши поиски и, потешаясь, подначиваем друг друга совершать чудовищные преступления против стиля. Меня доводит до отчаяния тот факт, что Люка к лицу почти все что угодно, ну, разве что кроме пастельных тонов. Aгa! Я пытаюсь подобрать для него что-нибудь нежно-лимонного цвета, а он находит мне соломенную шляпу с мягкими полями и большим сиреневым цветком — теперь прыскает каждый раз, как смотрит в мою сторону. Такая штуковина сошла бы с рук Саре Джессике Паркер — в «Сексе в большом городе» она надевает на себя чудовищные вещи, но ее все равно называют образцом для подражания. Мы с Клео рты разеваем, глядя, как она одевается на первые свидания — такое не на каждой распродаже от кутюр нароешь, — и не перестаем удивляться, что тот, с кем она встречается, не прячется в ужасе под барный стул, когда она появляется в дверях. (Если она, конечно, не надевает одно из тех платьев, которое Миранда называет «груди на блюде». Тогда понятно, чем она берет.)
Я с улыбкой наблюдаю за Люка — он перебирает какие-то немыслимые запонки. В прошлом, если я находилась рядом с мужчиной, мне все время приходилось быть начеку и каждую минуту следить за собой — чтобы все время оставаться привлекательной и говорить интересные вещи, словно я на собеседовании. Я изучала их, пыталась понять, кто они. Я пыталась угадать, о чем они думают, и особенно — что они думают обо мне. Неудивительно, что я уставала от таких отношений — я все время была на взводе. Возможно, в этом виновата моя работа — когда я перевожу, моя функция ясна, но когда у меня свидание, я не понимаю, чего от меня ждут. Я не могу расслабиться и просто плыть по течению. При воспоминании о моих прошлых свиданиях мне приходит в голову вот что: если существенная часть моей проблемы заключается в том, что я всегда ищу одобрения, то понятно, почему я в итоге оказываюсь с мужчинами, которых не уважаю. Если я не испытываю восхищения перед тем, с кем сейчас нахожусь, то меня ничуть не огорчит, если я не добьюсь от него одобрения — мне все равно, ведь это не тот самый — Единственный и Неповторимый.
С Люка все по-другому. В автобусе мне было с ним нелегко, но я знаю, что он не хотел втоптать меня в грязь, наоборот — хотел помочь мне встать на ноги. Он просто честен со мной и не откладывает свою любовь до того момента, когда я стану само совершенство. Я чувствую, что меня принимают такой, какая я есть. Никаких штрафов за излишек багажа — уже одно это рождает во мне желание избавиться от большой части ненужного груза.
— Я думаю, мы нашли, что искали, — говорит Люка, отдергивая шторку примерочной кабинки.
У меня волосы встают дыбом. Это настолько ужасно, что почти великолепно — серебряная футболка в обтяжку с высоким воротом, жилетка с сумасшедшим узором, брюки клеш переливчато-синего цвета и ремень с пряжкой размером с CD-диск. Люка похож на стриптизера из «Чиппендейл", который собирается заявиться в клуб «Тиффани», распевая «Everybody Whang Chang Tonight!».
— Погоди! Дай я сфотографирую, — умоляю я.
— Не спеши. Я так и пойду.
— Что?
— Я же сказал, что ты можешь подобрать мне костюм.
— Я думала, ты только примеришь и…
— Мне-то что. Это тебе теперь со мной ходить.
— Ну да. Должен же быть какой-то подвох, — вздыхаю я.
Я завороженно смотрю, как Люка снимает ярлычки и бирки, расплачивается и укладывает в сумку свою прежнюю одежду.
— Ты правда в этом пойдешь? — все еще не верю я.
— Конечно. Смотри! — Люка делает шаг на залитую солнцем улицу.
Один или два прохожих обернулись, кто-то прыснул со смеху, но в целом вызывающе спокойная походка Люка (а также тот факт, что на виду оказалась пара-тройка татуировок) как будто покрывает его защитным экраном.
Переодевшись таким образом к обеду. Люка отводит меня в свою любимую пиццерию. Мы садимся у настоящей дровяной печи и заказываем самую большую пиццу из тех. что есть в меню. Когда двадцать минут спустя ее нам приносят, она оказывается настолько огромной, что я могла бы прорезать в середине дырку и носить ее, как пончо. Вслух, конечно, я этого не говорю, чтобы Люка не поймал меня на слове.
Мы говорим про магазин. Я спрашиваю, что он думает по поводу того, что мама, возможно, оставит себе долю Винченцо и будет сама вести дела. Люка признает, что сначала его это огорчило.
— Но потом, когда вы приехали на Капри, мое мнение изменили две вещи.
У Люка на каждый случай есть «две вещи».
— Первое — мне понравилась твоя мама и понравилось то, что она собирается делать с магазином.
— Мне показалось, что она не собирается что- то менять.
— Именно! — ухмыляется Люка.
— А второе — я встретил тебя, и это напомнило мне, сколько всего я еще хочу сделать. Сколько всего я хочу показать Нино… Возможно, если бы я был хозяином магазина, это бы меня слишком связывало.
— Почему именно после встречи со мной ты об этом вспомнил?
— Ну, ты так много путешествовала. Токио, Загреб…
— Это было много лет назад.
— Но у тебя остались воспоминания, так? И они тебя уже никогда не покинут.
— Да, но это была моя работа. Не уверена, что это можно считать приключением. А ведь ты ищешь именно приключений, так?
Люка пожимает плечами.
Я ненадолго задумываюсь. Может, мне все-таки довелось добиться в жизни большего, чем самой кажется? Я вспоминаю несколько самых удивительных событий, которые случились со мной во время этих путешествий, и думаю — может, он прав, может, я и вкусила настоящей жизни.
— Могу поспорить, ты представлял меня иначе, — говорю я.
По письмам Люка, наверное, думал, что я — ослепительная охотница-космополитка, вроде Бриджит Холл из рекламы Ральфа Лорана, снятой в стиле сафари. Та вся была в золотистых веснушках и с гладкими рыжеватыми волосами, а вместо нее перед Люка предстала я со своей кладбищенской бледностью и гривой, как у Горгоны.
— А что мне представлять? Я видел фотографии, которые присылала твоя мама.
— Ты видел их и все-таки…
Я думаю: «Ты видел их и все-таки мечтал обо мне!», но не могу сказать этого вслух. Я ведь не должна этого знать. Я бы и не знала, если б не Роза.
— Все-таки?.. — переспрашивает Люка.
— Десерт? — вмешивается официант.
— Да вы смеетесь! — изумленно восклицаю я.
С такой пиццей в животе я могла бы впасть в спячку до весны.
— Может, съедим что-нибудь позже, на площади, — говорит Люка.
Официант подает нам счет. На этот раз я хочу сама заплатить, но Люка, похоже, твердо придерживается национального итальянского обычая — платить всегда должен только мужчина. Я уже сталкивалась с подобной «проблемой», когда встречалась с одним итальянцем. Это было пять лет назад. Мне тогда исполнилось двадцать четыре, ему — двадцать. Он приехал из Абруццо — поработать зиму в Кардиффе в итальянском ресторане. Мы познакомились, когда до отъезда домой ему оставалась всего неделя (как всегда!), и успели раза четыре посидеть вечером в баре. В первый вечер платил он. В следующий раз я сказала, что теперь моя очередь, но он ответил — нет. При третьей встрече я снова попыталась заплатить, и он опять мне не позволил. Я сказала, что это нелепо, и потребовала объяснений. Он объяснил:
