— Граф Пенчерьевский — великан-людоед, горлопан, скотина и тиран. Он казак, дослужился до командира гусарского полка, снискал особое расположение царя, вышел в отставку и поселился здесь, вдали от родных земель. Имением управляет как деспот, жестоко третирует крепостных, и когда-нибудь те перережут ему глотку. Я стараюсь держаться от него подальше, хотя по временам, приличия ради, мне приходится обедать с его семьей. Но должен признать, он весьма любезен: предоставил мне возможность гулять по усадьбе, дал лошадь и так далее.
— Неужели они не боятся, что ты сбежишь?
— Куда? Мы в двухстах милях к северу от Крыма, и все это пространство — голая степь. Кроме того, у графа на службе имеется с десяток его старых казаков — лучшей стражи и не придумаешь. Это кубанцы, которые способны скакать на всем, имеющем четыре ноги. Вскоре по прибытии я наблюдал, как они привели назад четырех беглых крепостных — те не успели и двадцати миль пройти, прежде чем казаки их настигли. Эти дьяволы связали им лодыжки и тащили так за своими лошадьми всю дорогу! — Иста передернуло. — С них всю кожу содрало заживо за первые же мили!
Я почувствовал, как мой желудок снова принимается за старое.
— Но то все-таки были крепостные, — говорю я. — Не станут же они обращаться подобным образом с…
— Ты так думаешь? Что ж, может, и не станут. Но тут тебе не Англия, не Франция, даже не Индия. Это Россия, и здешний помещик предсказуем в своих действиях не более чем… чем какой-нибудь средневековый барон. О, я не сомневаюсь, он дважды подумает, прежде чем причинить нам вред, но в то же время я сам дважды подумаю, прежде чем стать ему поперек дороги. Однако нам лучше вернуться назад и ублажить их какой-нибудь безобидной беседой — если кто-то доставит себе труд послушать.
Пока мы шли, я задал ему вопрос, до некоторой степени меня волновавший:
— А что за прелестная блондинка мне встретилась, когда я вошел в дом?
Он покраснел, как школьник.
«Ого, — подумал я. — Это что за поворот? Юный Скороход подвержен похоти? Или это чисто христианское влечение? Хм, что же из двух?»
— Должно быть, это Валентина, — говорит он. — Дочь графа. Она да ее тетя Сара — пожилая дама, приходящаяся ему кузиной с какой-то стороны, — вот и вся его семья. Граф вдовец. — Ист нервно закашлялся, прочищая горло. — Впрочем, я редко вижу их: как уже сказано, только иногда обедаю вместе с ними. Валентина… э… она замужем.
Мне это показалось весьма забавным: похоже, Скороход сходит с ума по той крошке — во дела! — и, как полагается настоящему маленькому святоше, предпочитает избегать ее общества, чтобы не впадать в искушение. Еще бы, он ведь один из юных рыцарей Арнольда, в сияющих доспехах. Так-так, и тут на ристалище появляется старый похотливый сэр Ланселот Флэши; нехорошо, что у нее есть муж, конечно, но получается, эта кобылка хотя бы уже объезжена. В таком случае остается выяснить, что представляет собой папаша, и вообще разведать обстановку. В таких вещах нужна осторожность.
С семьей я познакомился за обедом тем же вечером, и обед этот оказался весьма примечательным. Стоило проделать долгую дорогу только ради того, чтобы увидеть графа Пенчерьевского — первый же взгляд на него, стоящего у главы стола, подтвердил характеристику великана-людоеда, данную ему Истом, и заставил меня вспомнить сказку про Джека, победителя великанов и про «дух британца чую там».
[54]
Не самая приятная мысль, учитывая обстоятельства.
Росту в нем было добрых шесть с половиной футов, но даже при этом в ширину он был таков, что казался квадратным. Вся голова и лицо представляли собой сплошную массу каштановых волос, разделявшихся на кудри, опускающиеся на плечи, и шикарную бороду, стелющуюся по груди. Ясные глаза блестели из под косматых бровей, а доносящийся из под бороды голос был знаменитым раскатистым русским басом. Граф, кстати, хорошо говорил по-французски, и благодаря отсутствию седины и той легкости, с которой двигалось его могучее тело, трудно было представить, что ему уже за шестьдесят. Человек, чрезмерный во всем, включая и свое гостеприимство.
— Полковник Флэшмен, — прогудел он. — Рад приветствовать вас в своем доме. Как противнику скажу вам: забудем на время про вражду; как солдату добавлю: добро пожаловать, собрат. — Пенчерьевский схватил меня за руку одними только верхними фалангами пальцев и сжал мою ладонь так, что та затрещала. — Да, вы производите впечатление бравого солдата, сударь. Мне сказали, что вы были в том злополучном деле под Балаклавой, где гнали нашу конницу, как кроликов. Восхищаюсь вами и всеми отважными рубаками, скакавшими рядом. Вы гнали их, как кроликов, этих паскуд и мужиков. Вот с моими кубанцами у вас такой номер не прошел бы, или с гусарами Витгенштейна, когда те были под моим началом — ни за что в жизни, ей-богу! [XXIV*]
Он смотрел на меня сверху вниз, грохоча, будто вот-вот затянет «Фи-фай-фо-фам», потом отпустил мою руку и жестом указал на двух сидевших за столом дам. — Моя дочь Валя, моя свояченица, мадам Сара. Я поклонился, они же склонили головы и посмотрели на меня пристальным, оценивающим взглядом, свойственным русским женщинам: застенчивость и робость у них не в ходу, у этих леди. Валентина, или Валя, как звал ее отец, улыбнулась и наклонила свою светловолосую головку — штучка была глаз не оторвать, ей-ей, но я все-таки уделил взгляд и тете Саре. Несколькими годами старше меня (лет тридцати пяти, быть может), с темными, собранными вокруг головы волосами, с волевым, властным точеным лицом — симпатичная, но не красавица. Через несколько лет пушок над ее губой обещал превратиться в усики, но она была высокой и стройной и не обделена природой по части прелестей.
Хоть Пенчерьевский и выглядел как Голиаф, ему нельзя было отказать в хорошем вкусе — или тому, кто занимался его столом и домашним хозяйством. Просторная столовая, как и остальные апартаменты, могла похвастать великолепным паркетным полом, люстрой, большим количеством парчи и расшитого шелка. Сам Пенчерьевский, к слову сказать, был облачен в шелк. Большинство русских джентльменов, как и мы, носят более или менее деловой костюм, но на полковнике был шикарный с отливом зеленый китель, перехваченный в талии ремнем с серебряной пряжкой, и того же цвета шелковые штаны, заправленные в сапоги мягкой кожи — впечатляющий наряд, и удобный к тому же, насколько можно судить.
Еда, к моему облегчению, оказалась хорошей: за превосходным супом последовали жареная рыба, рагу из говядины, блюда с самой разнообразной птицей, маленькие пирожные и отличный кофе. Вино оказалось не очень, но вполне годилось. Помимо яств, четыре прелестных полушария на другой стороне стола и светский разговор Пенчерьевского превратили обед в крайне приятное времяпрепровождение.
Он расспросил меня про Балаклаву, весьма дотошно, и когда я удовлетворил его любопытство, удивил меня тем, что молниеносно обрисовал, как должна была действовать русская кавалерия, проиллюстрировав перемещения войск при помощи столовых ножей, разложенных на столе. Полковник знал свое ремесло, без сомнения, но нашим поведением восхищался, в особенности Скарлетта.
