— Полагаю, сигнал идет с одного из ваших дронов?
— Да, над девятой площадкой сейчас парят четыре.
Тахл тоже ничем не выдал волнения, но только потому, что физически не мог иначе. Когда же он увидел свой корабль — изящный серебряный треугольник в шестьсот футов длиной, — то почувствовал всплеск эмоций, которым не нашел точного определения. Иногда шахранину казалось, что больше он никогда не взойдет на борт «Чарльза Мэнсона». Голос Фурда вырвал его из размышлений:
— Кто эти люди, которые собрались около площадки?
— По большей части гражданское население Блентпорта. Команды с кораблей флота, а также внушительный отряд моих собственных войск.
Словно по сигналу, экран коммуникатора потух. Буссэ не стал включать его снова.
— Вот так. Пока ничего не произошло, но случиться может что угодно. А я, пожалуй, последний человек в Блентпорте, который готов хоть что-то предпринять по этому поводу.
— Вы сказали, что сможете доставить меня на корабль. Как?
— Пару часов назад, коммандер, я отправил отряд очистить девятую площадку.
— И?
— Как я уже говорил, они все еще там, в толпе. Доложили, что атмосфера слишком накалена для резких действий. Потом сообщили, что предпочли бы остаться, смешаться с толпой, сдержать возможные беспорядки, если, конечно, я не прикажу им отойти. И я все понял. — Он замолчал, а потом тихо засмеялся. — Они стали похожи на тех, кого должны были разогнать. Большую часть моего гарнизона перебросили в горы, мне совершенно непонятно, как провести вас через эту орду, особенно если вы по-прежнему хотите ехать в коляске, и в самую последнюю очередь я бы хотел говорить о мятеже, даже намеком. — Он снова засмеялся. — Вполне возможно, вы уже защищаете нас от «Веры», коммандер, ведь каждую минуту, пока ваш корабль здесь, Блентпорт становится для Нее все менее привлекательной целью.
Фурд не видел, как Тахл незаметно улыбнулся, и подумал: «А мне нравится, как Буссэ искоса смотрит на мир. Смитсон был прав. Он обычно всегда прав».
Над головой проревел еще один корабль. Погас еще один индикатор.
— Я попытался разрядить ситуацию и ускорил отправку кораблей, оставшихся в порту, некоторые ушли до завершения переоснащения, но осталось еще много. Я на ваших глазах сделал звонок и привел в действие план, по которому мы должны доставить вас — да, и вашу коляску — к кораблю на площадку номер девять и помочь вам подняться на борт в безопасности. Я возглавлю эскорт солдат гарнизона, которые еще не уехали в горы.
— И как вы намереваетесь доставить нас на борт?
— Если я вам расскажу, то вы сочтете мой план смешным, а времени на споры нет. Считайте его последним шансом. Просто подчиняйтесь, чтобы ни случилось.
Фурд обдумал слова Смитсона, прибавил к ним собственные впечатления и сказал:
— Хорошо, полковник. И благодарю вас.
— Еще одно, до того как мы отправимся в путь, коммандер. Когда мы доберемся до девятой площадки, вы можете поставить под сомнение мое решение, а потому помните следующее. Я полагаю неизбежным то, что прежде, чем мы доставим вас на корабль, погибнет солдат из моего гарнизона. И, вполне возможно, не один.
6
Только Другие Люди относились к Фурду плохо. Никто не отказывался сотрудничать с ним (более того, по своей воле некоторые даже упорно пытались навязаться ему в друзья), но всегда существовали Другие Люди. С ними приходилось считаться. Другие Люди цеплялись за предрассудки, лелеяли насквозь прогнившие предубеждения — короче говоря, ненавидели его — и цокали языком на тех, кто иначе стаей прилетел бы приветствовать команду «аутсайдера». Этих самых Других Людей раздражала даже форма корабля, так как она не походила на обычную: была слишком простой, без морщин, наростов или торчащих наружу энергоустановок.
Другие Люди существовали везде. И они, чуть спросишь, цитировали своих знакомых, а те, в свою очередь, ссылались на кого-то еще, а потому, когда «Чарльз Мэнсон» прибывал на очередную планету и Фурду приходилось покидать корабль и иметь дело с тем, что Другие Люди называли реальным миром, коммандер постоянно оказывался в череде тенистых приемных, где, стоило ему войти, замолкали все разговоры и возобновлялись, лишь когда он выходил за дверь. В каждой такой приемной всегда находились Другие Люди, те, кто по-настоящему его ненавидел, и они вечно исчезали за минуту до появления коммандера, оставляя за собой еще теплое кресло, недопитый бокал или какую-нибудь надпись, намалеванную на стене. Фурд понимал, что многие действительно так думают. Знал, что в его отсутствие они повернутся друг к другу и расскажут о том, как этих вот, с «аутсайдера», не выносят какие-то Другие Люди.
Когда он и Тахл вышли из караульной и приблизились к коляске, ту со всех сторон окружало оружие. Шесть пулеметов среднего калибра смотрели на кузов повозки с двух трехтурельных шестиколесников, которые сопровождали Фурда от внешнего периметра; изящные автоматические пушки невозмутимо следили за любым движением с вершины внутреннего ограждения; а тяжелый калибр погрузили на десять огромных двенадцатигусеничников, те должны были обеспечить безопасность Фурда на последних милях до девятой площадки. Там, похоже, собралось чуть ли не все население Блентпорта, дабы посмотреть, как коммандер взойдет на борт «Чарльза Мэнсона». Или попытается взойти.
Снаружи из громкоговорителя донесся первый сигнал, и три, а то и четыре сотни солдат словно выпрыгнули из-под земли и молчаливо засуетились вокруг техники. После второго они исчезли, как будто их засосало внутрь машин. А по третьему начали открываться внутренние ворота, большая сетка из перекладин и рабицы около тридцати футов в ширину, и это отняло немало времени. Загорелся знак «ПРОЕЗД РАЗРЕШЕН», кнут возницы развернулся, сплюнул в тяжелом воздухе, и химеры, виляя из стороны в сторону массивными серыми задами, резко бросились вперед, поначалу безуспешно метнулись влево, вправо, а потом с неохотой провезли коляску через ворота. Десять двенадцатигусеничников незамедлительно сгрудились вокруг — два спереди, по три с каждой стороны, два сзади, — словно изолируя инфекцию, проникшую в рану; а потом кавалькада — она походила на дворнягу в окружении десяти слонов — двинулась по широкой длинной дороге, ведущей к посадочным площадкам и сердцу Блентпорта. Те же медленные механизмы, которые подняли ворота, с оглушительным грохотом захлопнули их, и огромная безмолвная стая безголосых белых птиц рассыпавшейся пудрой взметнулась с травы и тут же села вновь.
Автоматические пушки на изгибе ограждения, тянущегося на сотни футов по обе стороны от ворот, пристально следили за процессией, поводя в воздухе стволами по идеально откалиброванным траекториям, даже когда та удалилась на порядочное расстояние; но десять минут спустя Буссэ дал сигнал с ведущего транспорта в караулку, что «ВЪЕЗД НА ТЕРРИТОРИЮ ПОСАДОЧНОЙ ПЛОЩАДКИ РАЗРЕШЕН», и они отвернулись прочь, позабыв о Фурде навсегда.
— Площадка девятнадцать, — объявил Буссэ по коммуникатору Фурда, хотя это было совершенно излишне, кавалькада и так проезжала через перекресток с огромным знаком «ПЛОЩАДКА 19». — Одна из удаленных малых площадок. До вашего корабля около пятнадцати минут, если мы никого не встретим по пути.
