— Давайте, Каанг.
— Я не знаю, на самом деле… может, ваше предположение верно, и это корабль мятежников.
— Слишком очевидно, в таком случае Ей понадобился бы гораздо лучший пилот, и Она попыталась бы нанять вас… Кир, что Она такое?
— Нам действительно нужно продолжать этот разговор, коммандер?
— Да. Что Она такое?
— Возможно, Она — пришелец. Инопланетянин. Первая реальная угроза, с которой столкнулось Содружество. Первая из многих. Возможно, это начало войны с единственным врагом, способным с нами сравниться.
— Она уже прилетала сюда триста лет назад, Кир. И Ее визит не стал началом войны против Шахры.
— А зачем? Что бы Она ни сделала, этого оказалось достаточно. «Вера» ушла, Шахра пришла в упадок. — Кир взглянула на Тахла, который никак не отреагировал. — Но Содружество гораздо больше. Может, в нашем случае война станет более подходящим средством.
Тишина на мостике затянулась настолько, что казалась неприятной. Кир добавила:
— Вы сами спросили меня. И все это мы слышали на Шахре.
— И вы действительно так думаете?
— Да, коммандер, моя версия весьма вероятна. И лучше всего объясняет Ее поведение.
— Однако Содружество приказало нам навязать Ей бой и уничтожить в одиночку. Только нам.
— Это не значит, что я не права.
— Не имеет значения, правы вы или не правы, Кир.
— Да? Тогда к чему этот разговор, коммандер? Вы сказали нам…
— Осмыслить, что Она такое. Не понять. Не решить. Осмыслить! Осмыслить все объяснения, потому что все доводы, не важно, истинны они или ложны, говорят об одном.
— А у вас есть объяснение, коммандер?
— Да, я думаю, что «Вера» — это объект чужого происхождения. Но не как описали вы, Кир. Нечто совершенно другое. Возможно…
— Я имею в виду объяснение вашего поведения, коммандер.
— …возможно, все это время мы сражаемся даже не с кораблем. Возможно, у Нее нет коммандера, экипажа или пилота. Возможно, это единый живой организм, эволюционировавший, чтобы жить в космосе, как рыба в воде. Или морское млекопитающее, которое выглядит как рыба, но на самом деле на них охотится. Да, оно выглядит как корабль, но охотится на корабли.
— И как же, — вежливо поинтересовалась Кир, — оно охотится на корабли? Ест их?
— Поглощает энергию, — предложил Смитсон. — К примеру, питается чувством унижения, поражая жертв сложными и совершенно загадочными способами.
— Точно! — с радостью подхватила Кир. — А двигатели, сканеры, лучи и ракеты — всего лишь эволюционная мимикрия, чтобы оно походило на корабль.
— Видите? Беседа становится интереснее. Вы ищете детали. Выстраиваете внутренние связи. — Глаза Фурда сияли почти лихорадочно, но в них таилось нечто похожее на уверенность. Он встал, обвел взглядом мостик, и Каанг увидела, как все, включая ее саму, попытались, но не смогли его выдержать. — Все объяснения, даже неверные — даже мое, наиболее ошибочное, — говорят нам одно и то же. Даже те варианты, которые еще не пришли в голову, скажут нам тоже самое.
Внезапно он развернулся и направился к Каанг. Как и прежде, он шел не прямо, а вдоль стены, ногами пиная мусор с дороги, и когда добрался до пилота, то возвысился над ней.
— Итак, перечислим. Предатель, который сражается с нами, так как мы — самый опасный инструмент Содружества. Сила сопротивления, созданная государствами, «приглашенными присоединиться», они ненавидят Содружество и сражаются с нами, так как мы — самый опасный его инструмент. Нечто, созданное самим Содружеством, оно ненавидит нас и сражается с нами, ведь мы — самый опасный из созданных им инструментов. Посланник иной цивилизации, которая способна поставить Содружество под удар. Он сражается с нами, так как мы — самый опасный инструмент противника. Видите, куда все ведет?
Каанг, задрав голову, смотрела на коммандера, пытаясь прочесть выражение его лица, и теперь почувствовала, как у нее заныла шея.
— Мы одни. Ничему не верьте. Никому не верьте. Мы — это все, что у нас есть.
Фурд взглянул на экран. Коммуникатор по-прежнему работал, ни одна из фигур на корпусе не сдвинулась с места. И Каанг, которая еще не до конца поняла значение слов коммандера, уже почувствовала, как покалывает кожу на голове от одного его голоса.
— Именно поэтому мне не важно, кто и что Она такое. Никогда не было важно и никогда не будет. Мы — «аутсайдер», один из девяти, и мы одни. Содружество создало «аутсайдеров», абсолютное оружие. Оно держало их вне обычных систем управления. Оно дало нам имена убийц и одиночек. Оно набрало команды из убийц и одиночек, людей, неспособных ужиться в привычном обществе, но слишком блестящих или слишком ценных, чтобы избавиться от них.
И когда они пришли на эти девять кораблей, то принесли сюда только свои способности, ничего больше. Ни общей культуры, ни дружеских связей. Вместе они одиноки. Восемь «аутсайдеров» остались прежними, но мы встретились с Ней и изменились. Вот поэтому мы можем Ее уничтожить. Мы знаем, что мы такое.
На экране в отдалении вспыхнула краткая и безмолвная вспышка. Закончился обязательный стандартный период, и гроб Джосера воспламенился, превращая человека в набор возможностей, которым, возможно, он всегда был.
— Мы пойдем за Ней. Отремонтируем все повреждения и двигатели; но корпус останется как есть. Дерьмо на поверхности останется как есть. Мостик останется как есть. Мы останемся как есть. Мы будем чувствовать вкус и запах друг друга. Ведь это и есть мы.
Замены Джосеру не будет, мы разделим его обязанности. И когда в следующий раз встретим Ее, то пойдем в бой не ради Джосера или Содружества, не из-за дружбы или профессиональной гордости. Мы пойдем в бой из-за того, какими Она нас сделала. «Вера» права: все за пределами этого корабля — иллюзия, и оно нас ненавидит. Или Она солгала нам, и все за пределами этого корабля — реальность, но оно все равно нас ненавидит. Мы — это все, что у нас есть, а снаружи этой консервной банки мы не можем доверять никому и ничему. Мы — это все, что есть. Больше ничего не существует. Там, за бортом, лишь нарисованный пейзаж.
Мы — больше не инструменты Содружества. Мы — инструменты самих себя.
9
В первый раз, подумал Смитсон, Каанг опередила всех. Она первой ощутила смысл слов Фурда — даже до того, как он сам, Смитсон, почувствовал их. Он увидел, как дрожь, истома прошли сквозь ее тело еще до того, как коммандер сказал про «инструменты самих себя». Они пронзили каждого на мостике, каждого на корпусе, и он сам почувствовал это; его длинное серое тело с практически случайной структурой, видимо, пошло волнами. Никто не аплодировал, не кричал — в конце концов, это был «Чарльз Мэнсон», — но слова Фурда произвели впечатление. Они проникли повсюду.
Когда коммандер закончил, большинство едва заметно кивнуло — скорее самим себе, чем друг другу, так как это все-таки был «Чарльз Мэнсон», — и снова занялось работой. Смитсон поступил так же. «О да, — сказал он про себя, — мне нравятся такие идеи. Хотя бы отчасти. На хрен всех, кроме нас. На хрен вселенную. Нарисованный пейзаж». А потом ему в голову пришла желчная мысль, что и намалеван-то он плохо. Звезды на вид живые, но уже мертвы или умирают, пока их свет доходит до нас. Смотрятся живыми, а на самом деле мертвые. Ничему не верь.
