– Пожалуйста, уходи.
– Только коснуться.
Рука была в нескольких дюймах от ее лица. Отвращение охватило ее, прервав летаргию, которую навеял Остров. Она отбросила его руку, испуганная даже этим кратким соприкосновением с его телом. Он выглядел обиженным.
– Ты пыталась причинить мне боль, – напомнил он ей, – так много раз. Я никогда не причинял тебе боли.
– Но ты хотел.
– Он. Не я. Я хочу, чтобы ты была вместе с моими друзьями, там, где никто тебя не обидит.
Его рука внезапно метнулась к ней и схватила ее за шею.
– Ты никогда не уйдешь от меня, – сказал он.
– Мне больно, Энтони.
Он прижал ее к себе и наклонил голову, насколько позволяла шея. В пятне кожи рядом с правым глазом она заметила изменение. Чем ближе он был, тем яснее она видела жирную белую личинку, которая расположилась на его лице, похожая на яйцо, и зрела там, ожидая крыльев. Он знает, что стал домом для личинок мух? Или, может быть, это предмет гордости – быть засиженным мухами? Он собирался поцеловать ее – никакого сомнения. «Если он положит язык мне в рот, – подумала она, – я откушу его. Я не позволю ему этого сделать. Боже милостивый, я лучше умру».
Он впился своими губами в ее.
– Ты непростительно ведешь себя, – сказал тонкий голос.
Дверь была открыта.
– Отпусти ее.
Пожиратель Лезвий убрал руки от Кэрис и отодвинулся от ее лица. Она выплюнула привкус его поцелуя и посмотрела вверх.
Мамулян стоял в дверях. За его спиной стояли два хорошо одетых молодых человека: один с золотыми волосами, оба с улыбками победителей.
– Непростительно, – снова сказал Европеец, и обратил свой рассеянный взгляд на Кэрис.
– Ты видишь, что случается, когда ты сбегаешь из-под моей опеки? – сказал он. – Какие кошмары начинаются?
Она ничего не ответила.
– Ты одна, Кэрис. Твой давешний защитник мертв.
– Марти? Умер?
– В своем доме: пошел туда за героином.
Догадавшись об ошибке, она оказалась чуть-чуть впереди него. Может быть, это даст Марти преимущество над ними, – то, что они думают, будто бы он мертв. Но это не было бы мудро – источать слезы. Она не трагическая актриса. Лучше притвориться неверящей, сомневающейся по крайней мере.
– Нет, – сказала она, – Я вам не верю.
– Собственными руками, – сказал белокурый Адонис из-за спины Европейца.
– Нет, – настаивала она.
– Да уж поверь, – сказал Европеец, – он не вернется. По крайней мере в этом можешь мне довериться.
– Довериться тебе? – пробормотала она. Это было почти смешно.
– Разве я не предотвратил твое изнасилование?
– Он – твое создание.
– Да, и будет наказан именно поэтому. Теперь, я надеюсь, что ты отплатишь мне за мою доброту, за мое своевременное появление, тем, что найдешь для меня своего отца. Я не потерплю никакого отлагательства, Кэрис. Мы возвращаемся на Калибан-стрит и ты найдешь его или, клянусь Богом, я выверну тебе кишки. Это мое обещание. Святой Томас отэскортирует тебя к машине.
Рыжеволосый, улыбнувшись, выступил из-за своего белокурого товарища и подал Кэрис руку.
– У меня очень мало времени, девочка, – сказал Мамулян и его изменившийся тон подтвердил это сообщение. – Так что, пожалуйста, дай спокойно разобраться с этим гнилым делом.
Том вывел Кэрис на лестницу. Когда она вышла. Европеец обратил свое внимание на Пожирателя Лезвий.
Брир его не боялся, он больше никого не боялся. Убогая комната, в которой они стояли друг против друга, была душной; он мог бы сказать, что здесь жарко, судя по поту на щеках и верхней губе у Мамуляна. Он сам был холоден; он был самым холодным человеком. Ничто не вызывало в нем страха. Мамулян, конечно, это разглядел.
– Закрой дверь, – сказал Европеец белокурому мальчику. – И подыщи что-нибудь, чем можно его связать.
Брир ухмыльнулся.
– Ты ослушался меня, – сказал Европеец. – Я оставил тебя завершить дело на Калибан-стрит.
– Я хотел ее видеть.
– Она не твоя, чтобы на нее смотреть. Я заключил с тобой сделку и, как и все остальные, ты нарушил ее условия.
– Маленькая игра, – сказал Брир.
– Нет маленьких игр, Энтони. Ты, бывший со мной все это время, неужели ты не понял? Каждое действие значимо. Особенно игра.
– Меня не трогает то, что ты говоришь. Все слова, только слова.
– Я тебя презираю, – сказал Европеец. Грязное лицо Брира, обращенное к нему, выразило то ли тревогу, то ли раскаяние. Хотя Европеец знал, что сейчас у него есть превосходство, что-то в лице Брира заставило его насторожиться. В свое время Мамуляну служили и более отвратительные типы. Бедный Константин, например, чьи посмертные аппетиты простирались куда дальше поцелуев. Почему тогда Брир его беспокоит?
Святой Чэд разобрал одежду: вот эти ремень и галстук подойдут Мамуляну.
– Привяжи его к кровати.
Чэд едва смог коснуться Брира, хотя тот не сопротивлялся. Тот согласился на эту игру в наказание с идиотической ухмылкой, все еще кривившей его лицо. Его кожа – под рукой Чэда – была нетвердой, как будто под этой тугой, лоснящейся поверхностью мышцы обратились в желе и гной. Святой работал, исполняя долг как можно старательней, в то время как пленник развлекался разглядыванием мух, кружащих по орбите у его головы.
Через три – пять минут руки и ноги Брира были надежно закреплены. Мамулян кивнул в знак удовлетворения.
– Отлично. Ты можешь идти к Тому в машину. Я спущусь через несколько секунд.
Чэд почтительно удалился, вытирая руки о носовой платок на ходу. Брир все еще созерцал мух.
– Сейчас я должен тебя покинуть, – сказал Европеец.
– Когда же ты вернешься? – спросил Пожиратель Лезвий.
– Никогда.
Брир улыбнулся.
– Значит, я свободен, – сказал он.
– Ты мертв, Энтони, – ответил Мамулян.
– Что? – улыбка Брира начала растворяться.
– Ты мертв с тех пор, как я нашел тебя висящим под потолком. Я думаю, ты, может быть, знал, что я приду, и убил себя, чтобы спастись. Но ты был мне нужен. Поэтому я дал тебе немного своей жизни, чтобы использовать для себя.
Улыбка Брира исчезла навсегда.
– Вот почему ты так нечувствителен к боли – ты ходячий труп. Твое тело изнашивается, от этого ты и страдал эти жаркие месяцы, а теперь все кончено. Совершенно предотвратить такое было невозможно, но я сделал разложение медленным.
