– Я могу идти? – спросил он и, не дожидаясь ответа, повернулся спиной к старику и пошел к двери.
Когда он открыл ее, Уайтхед сказал: «Прости меня», очень тихо. Так тихо, что Марти не был уверен, относились ли эти слова к нему.
Он закрыл за собой дверь и прошел по дому, чтобы убедиться, что пришельцы оставили его. Они ушли. Парилка была пуста. Кэрис, очевидно, вернулась в свою комнату.
Полностью опустошенный, он скользнул в кабинет и плеснул себе в стакан виски из бара. Затем он сел в кресло Уайтхеда у окна, потягивая виски и раздумывая. Алкоголь не внес никакой ясности в его мозг – он просто притупил боль от полной разбитости, которую он ощущал. Он скользнул под одеяло еще до того, как рассвет отчетливо высветил изодранные комки шерсти на лужайках.
VII
Беспредел
40
Это было неподходящее утро для того, чтобы хоронить мертвых собак – небо было слишком высоким и многообещающим Самолеты, спешащие в Америку, перечеркивали небо белыми следами, листья деревьев распускались, и лес раскинул крылья, готовясь взлететь к жизни. Но работа должна была быть выполнена, какой бы она неподходящей ни была.
Только при безжалостном дневном свете можно было оценить полностью степень резни. В дополнение к убийству собак вокруг дома, пришельцы вломились в питомник и методично убили всех его обитателей, включая Беллу и ее потомство. Когда Марти добрался до питомника, Лилиан была уже там. Казалось, она рыдала уже несколько дней. В руках она держала одного из щенков, его голова была раздавлена, словно побывала в тисках.
– Смотри, – произнесла она, протягивая ему трупик.
Марти не удалось позавтракать – мысли о предстоящем занятии лишили его всякого аппетита. Теперь он пожалел, что не пропихнул ничего в себя – его пустой желудок отозвался эхом.
– Если бы только я была здесь, – сказала она.
– Ты бы, возможно, кончила так же, – ответил он. Это была правда.
Она уложила щенка на солому и стала приглаживать взъерошенную шерсть на теле Беллы. Марти был более брезглив, чем она. Даже одетый в толстые резиновые перчатки, он не хотел прикасаться к трупам. Но, обратив недостаток в достоинство, он использовал поднимающееся в нем отвращение как стимул к тому, чтобы быстрее покончить с работой. Хотя Лилиан и настаивала на своей помощи, толку от нее не было никакого. Все, что она могла делать, это смотреть на то, как Марти завернул тела в черные пластиковые пакеты, загрузил печальные свертки в кузов джипа и повез этот временный катафалк к поляне, которую выбрал в лесу. Именно здесь они должны были быть похоронены по настоянию Уайтхеда, вне пределов видимости дома. Он принес две лопаты, надеясь, что Лилиан будет помогать ему, но она была совершенно обессилена. Ему пришлось сделать все самому, пока она неподвижно стояла, засунув руки в карманы своего невзрачного анорака, глядя на мрачные пакеты.
Это была трудная работа. Почва была сетью корней, протягивающихся от дерева к дереву, и Марти быстро покрылся потом, перерубая корни лезвием лопаты. Выкопав неглубокую могилу, он скатил в нее пакеты и принялся засыпать их землей. Она ложилась на них с дробным стуком – сухой дождь. Когда могила была засыпана, он лопатой выровнял холмик.
– Я возвращаюсь в дом за пивом, – сказал он Лилиан – ты идешь?
Она отрицательно покачала головой.
– Последнее прости, – прошептала она.
Он оставил ее среди деревьев и отправился по траве к дому. Пока он шел, он думал о Кэрис. Она должно быть уже проснулась, хотя занавески на окне были задернуты. «Как хорошо было бы быть птицей, – думал он, – подлететь к занавеске и сквозь щель подсматривать за ней, обнаженной, потягивающейся лениво в кровати, забросив руки за голову – пушок подмышками, пушок там, где соединяются ее ноги». Он шел к дому с улыбкой и эрекцией.
В кухне он обнаружил Перл, сказал ей, что голоден и поднялся наверх, чтобы принять душ. Когда он спустился вниз, она уже разложила перед ним холодную закуску – мясо, хлеб, помидоры. Он жадно принялся поглощать все это.
– Видела Кэрис сегодня? – спросил он с набитым ртом.
– Нет, – ответила она. Сегодня она была особенно неразговорчива, ее лицо было непроницаемо, словно от какой-то обиды. «Интересно, – думал он, наблюдая за ее передвижениями по кухне, – какова она в постели?» По каким-то непонятным причинам он был полон сегодня грязных мыслей словно его мозг, протестуя против депрессии, вызванной похоронами, томился в поисках какого-нибудь развлечения. Откусывая огромный кусок солонины, он спросил:
– Прадва, фто ты ковмила ставика вчева вечевом?
Перл ответила, не отрывая глаз от своего занятия:
– Он не ел вчера вечером. Я оставила ему рыбу, но он даже не притронулся к ней.
– Но он обедал, – сказал Марти. – Я даже прикончил остатки. И клубнику.
– Он, наверное, спустился и приготовил себе сам. Всегда эта клубника, – проворчала она, – он когда-нибудь подавится ей.
Марти припомнил слова Уайтхеда о гостях и их угощении.
– Что бы это ни было, это было вкусно, – задумчиво произнес он.
– Я не готовила, – сухо ответила Перл, словно жена уличившая мужа в измене.
Марти оставил попытки беседы – бесполезно было пытаться поднять ее дух, когда она находилась в подобном настроении.
Закончив с едой, он поднялся к комнате Кэрис. В доме царила мертвая тишина – после смертоносного фарса, разыгранного ночью, дом, казалось, восстановил свое самообладание. Картины, висящие на лестнице, ковры под ногами – все не допускало ни малейшего признака отчаяния. Беспорядок здесь был немыслим, как толпа в картинной галерее, – любая неожиданность исключалась.
Он легко постучал в дверь Кэрис. Ответа не последовало и он постучал еще раз, погромче.
– Кэрис?
Может быть, она не хотела говорить с ним? Он никогда не мог определить были ли они сегодня возлюбленными или врагами. Однако ее двусмысленность больше не тяготила его. Это был ее способ проверки его, как он полагал, и ему было легко и приятно с того дня, как она сказала ему, что любит его больше, чем любого другого на земле.
Он подергал ручку, дверь была незаперта. Комната была пуста. В ней не только не было Кэрис, в ней не было никаких ее следов. Ее книги, ее туалетные принадлежности, одежда, украшения – все признаки того, что комната принадлежала ей – исчезли. С кровати были сорваны простыни, с подушек сняты наволочки. Голый матрас выглядел довольно уныло.
Марти закрыл дверь и отправился вниз. Он уже не раз просил объяснений и получил только несколько уклончивых ответов. Но это было уж слишком. Господи, как бы он хотел, чтобы Той был по-прежнему здесь – по крайней мере он воспринимал Марти как думающее существо.
В кухне был Лютер, его ноги покоились на столе среди кучи немытых тарелок. Перл, очевидно, оставила свою епархию на милость варварам.
