– Хоть велено, да рука не поднимается! – огрызнулся драгун,
отходя и с преувеличенным вниманием разглядывая стволы яблонь, обернутые до
самых ветвей соломою – от морозов.
– Эй, Бурже! – окликнул Лелуп. – А ну, поди сюда. Пора
нанизать на твою пику эту русскую собаку!
– Кого? – отозвался Бурже. – Эту собаку заколоть? Сейчас!
Он вскочил на коня, отъехал шагов на пятнадцать, направил на
пленного острие – и поскакал.
Князь не двигался, только чуть склонил к плечу голову, глядя
с усмешкою на всадника, словно заранее знал, что, подскакав к своей жертве,
Бурже вздернет вверх пику, не в силах убить обреченного на смерть. Так и
случилось. Непонятная сила духа, абсолютное, нечеловеческое бесстрашие
обескураживали солдат, лишали их мужества, что донельзя разъярило Лелупа.
Он намеревался во что бы то ни стало довести дело до конца,
а ему солдаты не осмеливались противиться – напротив, подчинились словно бы
даже с облегчением от того, что кто-то наконец взял на себя ответственность,
переложил на свои плечи тяжесть греха – убийство безоружного пленника. Они
торопливо выстроились в шеренгу и приняли ружья к плечу.
– Заряжай! – закричал Лелуп. – Это шпион, один из поджигателей,
из-за которых погибает в Москве наша великая армия. Смерть ему! Целься!
Он уже готов был приказать стрелять, но князь не пожелал
молча дожидаться смерти.
– Полно врать! – закричал он по-французски. – Палите-палите!
Только чтоб руки не дрожали! И помните: есть бог! Он наказывает и милует
Россию! Дай боже, чтоб эта проклятая война скоро кончилась, и помоги покарать
злодея, поднять разбойников на штыки! Ну а теперь – пли!
Ударил нестройный залп. Князя отбросило назад так, что он
ударился о яблоневый ствол и медленно сполз по нему наземь.
Ободрившись, словно сбросив с себя какую-то тяжесть, драгун
и Бурже кинулись к нему и осмотрели тело, наперебой выкрикивая: мол, все стрелявшие
– отъявленные мазилы, ибо из восемнадцати зарядов только две пули прошили грудь
и еще две попали в голову. Удивительное дело, кричали французы, ведь остался
жив!
– Жив! – горячо выдохнула Марфа Тимофеевна, и ее голос
привел в чувство Анжель, которой все это время казалось, будто она лежит в
гробу, слушая, как ударяются о заколоченную крышку новые и новые комья земли.
– Добейте его! – махнул рукою Лелуп, и у Анжель
приостановилось сердце, однако тут Марфа Тимофеевна проворно перескочила через
подоконник и, крикнув Анжель:
– Беги за мной! – ринулась через сад к конюшням той же
тропою, которой бежал князь.
Сердце Анжель выскакивало из груди от страха и быстрого,
тяжелого бега по сугробам. Она понимала, что у них нет шансов на спасение, но
понимала также, что есть крохотный шанс спасти жизнь князя, ибо, завидев
фигуры, словно свалившиеся с неба и куда-то бегущие сломя голову, французы вмиг
забыли про полумертвого пленника и занялись своей любимой забавой – погоней за
женщинами.
Анжель краем глаза успела увидеть Лелупа, приставившего дуло
к виску недвижимого князя, однако при ее появлении он обо всем забыл, вытаращил
от изумления глаза – и бросился за ней. Анжель взвизгнула не своим голосом, и в
это мгновение Марфа Тимофеевна рванула ее за руку, затащив за приземистый,
присыпанный снегом шалашик – летнее пристанище садовника. Лишившись опоры под
ногами, они кубарем, задыхаясь, покатились к обрыву, а потом, в вихрях снежной
пыли, по накатанной темно-ледяной горушке, – к извилистой речонке, сквозь черные
промоины дышавшей паром; рядом с речкою стояли легкие санки, в оглоблях
нетерпеливо перебирали копытами кони – и никого, ни души вокруг!
– А он?! – успела выкрикнуть Анжель, прежде чем Марфа
Тимофеевна с неженской силой зашвырнула ее в сани, сунула в руки вожжи и
хлестнула с оттяжкою по лоснящимся крупам.
Легконогие, застоявшиеся кони с места взяли рысью. Марфу
Тимофеевну отбросило в снег, и все, что услышала стремительно улетавшая от нее
Анжель, было лишь:
– Не дам его в обиду!..
Мать не смогла покинуть сына.
* * *
Какое-то время Анжель невидяще смотрела на тучи снега,
летящие из-под копыт; отупевшая, онемевшая, не в силах осознать череду
постигших ее несчастий, она была будто в чаду. И вдруг забылась, завизжала от
внезапно пронзившего ее отчаяния, от одиночества, от полнейшей своей
беспомощности. Она тоже не хотела уезжать, не узнав, что с князем, – она не
хотела жить, если он мертв! Но резвая упряжка, подгоняемая ее истошным визгом,
неумолимо, как будто подчиняясь некоей всевышней силе, мчалась по узкому
зимнику, приближаясь к темно-синему лесу, за который медленно опускалось
розовое закатное солнце; и позади, невозвратимо позади оставались река, горка,
сад, охотничий домик, а на попытку Анжель слабыми руками натянуть вожжи, сдержать
этот стремительный лет кони ответили таким яростным рывком, что Анжель
опрокинулась на тяжелую шубу, устилавшую сани, – и обмерла, услыхав недобрый
голос:
– Вот ты и сама ко мне пришла, душенька!
«Лелуп!» – мелькнула страшная мысль, но тут же Анжель
сообразила, что говорили по-русски. Она приободрилась было, да ненадолго, ибо,
откинув шубу, из-под нее вылез… не кто иной, как бесследно исчезнувший лакей
князя!
* * *
Растрепанный, обсыпанный соломенной трухою, он выпялился на
Анжель с не меньшим изумлением, чем она на него, и на какое-то время они так и
сидели в неудержимо летящих санях. Наконец лакей очнулся, закричал:
– Ты? Куда ж ты гонишь, курва чужеземная? А Варька где?
«Так он ждал здесь Варвару!» – догадалась Анжель, и слезы
непрошеной жалости к этому человеку, которому предстоит сообщить это ужасное
известие, обожгли ее глаза. Задыхаясь, с трудом сдерживая рыдания, она
выдавливала из себя французские слова о том, что на охотничий домик напали, что
им с Марфой Тимофеевной удалось бежать, что князя расстреляли, но он, возможно,
жив…
Лакей, досадливо морщась, кое-как вникал в ее сумбурный
рассказ. Однако при последних словах Анжель его лицо просияло.
– Наказал! Наказал-таки его господь! И пособницу его, старую
сводню, Марфушку, гори она огнем на том и на этом свете! Она и Варьку мою ему в
постель подложила, и девок молодых, нетронутых, бессчетное число, да и тебя,
сколь мне ведомо… – Он озадаченно свел брови. – Одного не пойму, мамзель: ты-то
куда летишь сломя голову? От своих бежишь? Или тебя Марфа заморочила? Не бойся
ничего, давай я тебя отвезу обратно. – Он нагнулся было подбирать вожжи,
заворачивать коней, и тут Анжель наконец поняла: да ведь перед нею тот самый
Павел, который привел французов в княжеский заповедник!
