Де ла Фонтейн, Анжель и Гарофано, оцепеневшие, смотрели на
страшную картину всеобщей гибели, еще более ужасную оттого, что в этой партии
идущих по мосту было слишком много женщин, из тех, что сопровождали войска.
Зрелище их гибели было нестерпимо.
– Русские! Проклятые русские! – выкрикнул Гарофано, с
ненавистью грозя кулаком противоположному берегу, и этот крик подхватили
стоявшие вокруг:
– Проклятые русские!
– Идиот! – огрызнулся Оливье, с болью в глазах смотревший на
гибельные волны. И вдруг лицо его приняло изумленное выражение: – Ma foi!
[25]
Да ведь это…
Гарофано и Анжель проследили за направлением его взгляда и
увидели немолодую женщину, угодившую между двух льдин, точно в тиски.
Растрепанные полуседые волосы ее свисали на лицо, искаженное смертельным
отчаянием, а изо рта рвался бессвязный нечеловеческий вопль.
Не успели Анжель и Гарофано моргнуть глазом, как Оливье
оказался у кромки берега и проворно перескочил на застрявший обломок козел. Тот
угрожающе закачался, и у Анжель сердце зашлось от страха за Оливье, но он,
проворный, точно канатоходец, сумел сохранить равновесие и опустил в воду эфес
сабли. Женщина, движимая отчаянием, рванулась к нему всем телом, словно
огромная рыбина, наполовину высунувшаяся из воды, и так вцепилась в эфес, что
едва не сдернула в воду и Оливье, который удержался на козлах поистине чудом.
Однако женщина была слишком тяжела; вдобавок длинные юбки, облепившие ее ноги,
тянули на дно. Анжель тотчас же вспомнила, как тяжелы, как каменны были юбки,
увлекавшие в глубину ее – там, на лесной, безвестной реке, где ее нашел Лелуп,
– и содрогнулась от одного только воспоминания о нем. Слава богу, теперь уж,
когда нет этого зверя, все ее испытания закончатся! Конечно, до Франции еще
идти да идти, однако Березина позади, и они остались живы… хоть Оливье и
вздумалось неизвестно зачем рисковать, спасая эту женщину. Счастье, что
подоспел Гарофано с веревкою, не то спасаемая утащила бы спасателя за собой под
лед!
Гарофано помог Оливье добраться до берега, и вдвоем они
вытащили из воды даму. Вид ее был ужасен, и Гарофано воскликнул:
– Идите немедля в деревню, сударыня! Там костры, там вы
сможете обсохнуть и обогреться.
Дама послушно побрела в гору, с трудом передвигая ноги,
стянутые тяжелым мокрым бархатом, но Оливье схватил ее за руку:
– Постойте, сударыня! Анжель, неужели ты не узнаешь?..
Он осекся, увидев, как внезапно побледнела Анжель, однако
она не бросилась в объятия к спасенной женщине, как ждал Оливье, а, наоборот,
отшатнулась, пролепетав «маман» с таким страхом, что Оливье понял: он сделал
что-то не то.
Женщина отбросила с лица мокрые пряди. Лоб ее и нос казались
иссиня-бледными, мертвенными по контрасту со щеками, которые были крепко
натерты румянами: даже купание в Березине не смыло жгучей краски. Платье,
слишком смело обнажавшее иссохшие шею и грудь, тоже было вызывающе красного
цвета, и вдобавок, разорванное чуть ли не до талии, оно было небрежно, «на
живульку», зашито нитками другого цвета. Подобных женщин Анжель часто видела
при войске, она ведь и сама еще недавно была такой же. Такие валяются под
телегами с кем попало, покупая кусок хлеба своим телом. Итак… итак, графиня
д’Армонти сама дошла до того, на что хладнокровно обрекла свою невестку!
Анжель зашлась хриплым, горловым смешком, но тут же и
умолкла, охваченная страхом: в последний раз она видела графиню, когда та
продавала ее Лелупу; и теперь, когда Анжель уже не сомневалась, что навеки
избавлена от этого зверя, маман появилась снова: как будто волк-оборотень
воплотился теперь в нее, чтобы вновь напомнить Анжель, что ей не уйти от него,
не спастись!
Графиня не меньше Анжель была удивлена этой внезапной
встречей, но пришла в себя гораздо быстрее и фамильярно окликнула свою бывшую
сноху:
– У тебя новый плащ и теплая шубка, Анжель? Вижу, тебе пошла
на пользу та партия, которую я тебе устроила! Не пора ли мне получить мои
комиссионные? Дай мне или плащ, или шубу – и я пойду обсушусь, как советует мне
этот бравый лейтенант!
Она бросила зазывный взгляд на рядового Гарофано, которого
так щедро повысила в звании, а потом перевела запавшие, но по-прежнему жгучие
глаза на де ла Фонтейна.
– Как погляжу, Анжель, у тебя теперь сразу два покровителя?
Не поделишься ли одним со своей бывшей belle-mere
[26]?
Оливье и Гарофано ахнули в голос, в изумлении взирая то на
спасенную потаскуху, то на Анжель. Та демонстративно отвернулась, пытаясь
скрыть злые слезы, уговаривая себя успокоиться, не наброситься на маман с
криками и проклятиями. Но смотреть было больше некуда, кроме как на реку, а там
по-прежнему гибли люди, и вот тут-то Анжель узнала, что для нее уготовано еще
одно, самое страшное испытание.
Какой-то человек балансировал на льдине совсем недалеко от
берега, так что его смуглое, горбоносое и черноусое лицо, выбеленное ужасом,
было отчетливо видно. Товарищи, зайдя чуть ли не по пояс в воду, протягивали
ему ружейные приклады, громкими криками убеждая решиться – и сделать еще один,
спасительный прыжок, но человек тот медлил, надеясь, что льдину поднесет ближе
к берегу. И случилось то, что не могло не случиться: льдина опасно накренилась,
человек потерял равновесие и упал в воду. Да это бы и полбеды, ибо берег был
совсем близко. Он вынырнул, рванулся плыть, но стоявшая торчком льдина, с
которой он только что сорвался, упала плашмя, метнулась, как живая, и
встретилaсь с другой, огромной, претяжелой, которая неслась по течению и как
раз, набрав скорость, стремительно соскальзывала с высоко поднявшейся волны.
Острые, зазубренные, будто ломаные лезвия, края двух льдин с лeту сомкнулись на
шее несчастного… и через мгновение что-то темное покатилось, разбрызгивая
кровавые капли по грязно-серой льдине-убийце. Из шеи фонтаном била кровь, и
обезглавленное тело еще несколько мгновений билось в волнах, размахивая руками
– не то пытаясь плыть, не то взывая о помощи, – пока не кануло на дно среди
мертвенной тишины, сковывавшей оба берега до тех пор, пока ее не прорезал
пронзительный женский крик:
– Меркурий!
