Нанси Филиппова, которая любила иногда, к месту и не к
месту, показать, как она заботится о «недужных солдатиках» (имелись в виду,
конечно же, только «офицерики»), однажды попыталась сделать капитану выговор за
то, что, дескать, тревожит он слабых и немощных, однако тот, взглянув на нее с
видимой скукою, обронил, почти не разжимая губ:
– На войне, мадам, каждый делает свое дело, и не след мешать
исполнять свой долг!
Разумеется, не эта расхожая сентенция остудила кокетливый
пыл Нанси, а нескрываемое презрение, прозвучавшее в его голосе. Чудилось,
незнакомец в одно мгновение увидел Нанси насквозь: с ее ленью и с
брезгливостью, с ее сноровкой увиливать от тяжелой работы и умением
«выставляться», коснувшись лба красивого выздоравливающего – и обойдя
невзрачного умирающего. Более того: Ангелине почудилось, что эти слова, взгляд
капитана и ее тоже вмиг поставили на место, напомнив то, о чем и самой
следовало бы знать: да вовсе нет никакой особой доблести в ее ночных и дневных
бдениях в госпитале! Просто балованная, полусонная от своих туманных грез
бездельница нашла наконец себе заделье, столь же природно-естественное и
соответствующее женской сути, как рождение и воспитание детей, пригляд за
семьей, честное, нравственное поведение. Кому же еще ходить за хворыми, как не
ей? К тому же они утратили силы и здоровье, пытаясь остановить врага, тянувшего
свои кровавые лапы ко всякому русскому человеку – стало быть, и к Ангелине тоже.
Сколько людей лишилось жизни, а не только здравия, защищая ее! И здесь, в
госпитале, она отдает им лишь малую толику своего долга. Чем же так особенно
гордиться? Заноситься – с чего? Надобно делать свое дело и не мешать другим
выполнять свое – правильно говорит капитан!
А он между тем, переговорив с каждым обитателем офицерской
палаты, перешел в солдатскую, и первым, кого он увидел, был Меркурий, который
помогал Ангелине обмывать недвижимое тело татарина, прибывшего неделю назад с
обозом раненых, но по сю пору не приходившего в себя. Татарин был дороден,
тяжел, вдобавок беспамятен – а значит, вдвое тяжелее. Хоть и окрепли руки
Ангелины за два месяца госпитальных трудов, а все ж хватка у нее была женская,
слабосильная. Едва пришедший в себя Меркурий тоже был не богатырь, а потому они
едва-едва справлялись, при этом все время сердито шипели друг на друга:
Меркурий – чтобы Ангелина Дмитриевна не надрывалась, он, мол, все сделает сам,
а Ангелина – чтобы Меркурий шел немедля прочь, не то швы на плече разойдутся, и
так весь белый стал, будто стенка!.. Ну и тому подобное. Татарин между тем
оставался недвижим, как дубовая колода. Ангелина даже всхлипнула с досады, а
Меркурий даже застонал от бессилия, как вдруг татарин словно бы сам собою
повернулся на бок – и замер, Ангелина азартно принялась обтирать его красную,
сопревшую спину, и не сразу до нее дошло, что татарин не сам ведь повернулся и
не их же с Меркурием тщетные усилия возымели такой эффект. Только теперь она
заметила две загорелых руки, поддерживающих раненого, а поведя глазом, увидела
мундир того самого невысокого капитана, который как бы играючи держал огромного
татарина.
Ангелина, забыв о деле, уставилась на него недоверчиво: кто
мог предположить такую силищу в столь тщедушном теле! Капитан же изумленно
смотрел на Меркурия, на лице которого, будто в зеркале, отразилось то же самое
выражение.
– Муромцев, брат! Неужто ты?!
– Ваше благородие, господин капитан?! – и Меркурий принял
стойку «смирно», а капитан бросился дружески хлопать его по плечу, причем оба
начисто забыли про татарина, который вновь тяжело рухнул навзничь, раздавив
немалым своим весом глиняную миску с водой, стоявшую на его топчане, и залив
при том постель, облив Ангелину и вдобавок невзначай зашибив ее своей
безвольною, но увесистою ручищею. Ангелина не устояла под ударом и хлопнулась
наземь, с трудом поймав метнувшиеся вверх юбки.
– Охальники! Барышню убили! – заблажил зловредный бородач,
неприятель Меркурия, и все раненые вытянули шеи, разглядывая милосердную
сестру, нелепо распростертую на полу.
Ангелина издала негодующий вопль, и Меркурий с капитаном,
отпрянув друг от друга, будто нашкодившие ребятишки, кинулись ей помогать.
Ангелина успела заметить, как залился краскою Меркурий при взгляде на ее
обнажившиеся выше колен ножки. Капитан оказался проворнее: подхватив Ангелину
под мышки, он с извинениями помог ей встать и сунул в руки полотенце, чем враз
направил ее гнев в русло привычных хлопот. А хлопот прибавилось! Осушить спину
беспамятного, извлечь из-под него глиняные острые крошки, смазать подсолнечным
маслом злые пролежни, надеть другое исподнее, на постели белье переменить… и
все это время капитан с Меркурием, сноровисто ворочая татарина, тихо
обменивались короткими репликами, из которых Ангелина поняла, что еще в первые
дни войны Меркурий служил под началом капитана Дружинина в том самом селе
Воронове, которое столь часто связывалось с его бредом о лодке-самолетке,
немало там в службе своей и во мнении начальника преуспел, а оттого капитан
рад-радешенек этой встрече и – мало того! – имеет на Меркурия некие виды. О сем
речь велась, впрочем, очень и очень туманно, Ангелина только и сообразила, что
дело требует великой секретности. В эту самую минуту татарин, растревоженный
всей этой суетой и болезнетворными царапинами, начал подавать признаки жизни, а
когда, обмытый и переодетый, вновь был уложен на свежий сенник с высоким
изголовьем, вдруг открыл мутные глаза и слабо простонал:
– Во-дич-ки… ради… ради…
Аллаха или Христа – какая разница! – Ангелина метнулась за
водой, за доктором, и еще долгое время ей казалось, что татарин, таким
замечательным образом пришедший в себя, есть главное событие нынешнего дня.
Однако она ошибалась. Главное состояло в том, что капитан
Дружинин внезапно встретил солдата Муромцева… а что один из них сделал в этот
день шаг к своей гибели – сего никому, кроме судьбы, знать было не дано.
Глава 10
Кого искала смерть?
В общем-то, ничего особенного в хождениях капитана Дружинина
по госпитальным палатам не имелось: в Нижний днями прибывал какой-то важный
груз военного назначения, вверенный попечению капитана и требующий охраны. А
поскольку людей военных или хотя бы годных к службе после отбытия на фронт
нижегородского ополчения в городе сыскать было трудно, капитан и набирал
команду среди выздоравливающих. Он и прежде знал служебные свойства и качества
солдата Меркурия Муромцева – понятно, что и доверял ему более, чем прочим.
