Глава 20
Печь контрабандистов
Ангелина никогда не искала сильных ощущений – их ей и так
выпало более чем вдоволь, однако подобного потрясения она давно уже не
испытывала. Оказывается, ее муж, парижский нотариус Ксавье де Мон, был старинным
другом русского посла в Париже Ивана Симолина, а также ее отца, барона Димитрия
Корфа, у которого даже всерьез брал уроки русского языка. Еще пять-шесть лет
назад де Мон виделся с ним и Ангелиной в русском посольстве в Лондоне на приеме
по случаю отбытия в Россию из Гартвига графа де Лилля, Людовика Прованского.
Ангелина, разумеется, де Мона не помнила: ну разве обращают пятнадцатилетние
девочки внимание на столь почтенных старцев?! Но де Мон ее запомнил, ибо
позавидовал тогда своему другу Корфу, порадовался, что тот сумел спасти свой
брак, бывший в прежнюю пору для парижских сплетников любимой пищей. В Бокере
нотариус де Мон узнал Ангелину с первого взгляда. Он не сразу поверил своим
глазам, но знал, что не мог ошибиться, ибо сходство ее с отцом, прежде вполне
обыкновенное, сделалось теперь поразительным; но это при том, что суховатые,
надменные аристократические черты барона и его ледяные синие глаза были у
Ангелины озарены сиянием такой богатой внутренней жизни, что придавали ее лицу
и всей повадке особую прелесть, которую словами не объяснить.
«У нее, должно быть, бесчисленно поклонников… и будет еще
более, когда мы расстанемся», – подумал де Мон с невольной грустью. План его
состоял в следующем: он сообщит маркизе, что сам готов быть тем курьером,
который отправится в Англию. Однако, якобы страшась за жизнь жены и будущего
ребенка, потребует, чтобы Ангелина отправилась с ним, – и в Лондоне передаст ее
с рук на руки барону Корфу; затем в Англии совершится тихий развод, и Ангелина,
судя по всему, немедленно сочетается браком с этим молодым и безмерно
обаятельным (де Мон был достаточно мудр, чтобы понимать и признавать это
свойство в Оливье!) мерзавцем, которого она любила и который, без сомнения, и
являлся отцом ее ребенка. Однако, где и с кем бы она ни была, де Мон
позаботится, чтобы Оливье зависел от ее благорасположения, а не она – от его:
состояние де ла Фонтейнов останется в ее руках. А сам он вернется в Париж и
заживет себе, как жил прежде, en garbon
[104],
словно и не было никогда в его
жизни этого странного и спешного брака. Поздно, всегда поздно! Однажды де Мон
опоздал умереть, чтобы соединиться на небесах с той, которую истинно любил.
Теперь, спустя четверть века, он вновь полюбил, и тоже слишком поздно. Как
говорили древние, если ты прошел мимо розы, то не ищи ее более: или она
отцвела, или ее сорвал кто-то другой!
С усилием отмахнувшись от таких невеселых мыслей, де Мон
направил свои размышления в деловое русло. Надо полагать, вряд ли в Кале охотно
переправят в Англию курьера роялистов, у которой сейчас нет даже
дипломатических отношений с наполеоновским Парижем. Будь де Мон один, он с
удовольствием тряхнул бы стариной и отправился на лодке контрабандистов, однако
Ангелина… Опасности на море ей претерпеть придется, иного пути в Англию нет, но
де Мон должен их свести до минимума! И в этом ему обязана помочь опять-таки
маркиза, у которой имелись связи везде, даже среди самых отчаянных
бонапартистов в доме Жозефины. Он откроет маркизе, кто такая Ангелина. Та, как
всякая женщина, обожает драматические эффекты и непременно захочет принять
участие в судьбе дочери русского дипломата.
* * *
Ангелине порою казалось, что ее жизнь после бегства из
родного дома – всего лишь сон, где кошмары перемежаются дивными, сладостными
картинами или просто спокойными, приятными сновидениями, которые давали
отдохнуть измученной душе. Теперь ей снилось нечто как раз такое. Это был Париж
– город, к которому название «сновидение» подходит как нельзя лучше. Что за
роскошь, что за рай!.. У нее не хватало слов выразить свой восторг. Впрочем,
правду говорят, что Париж – Вселенная, так возможно ли описать Вселенную?!
Дом нотариуса на бульваре Монмартр, новый, с ажурными
балконами и нависшей мансардой, также был очарователен. К дому прилегал
огромный сад, в котором все было так подстрижено и размечено, словно не только
дела свои, но и всю природу нотариус желал подчинить римскому праву и
действующему законодательству. Впрочем, и в одежде муж Ангелины был большой
педант, а уж в молодости, судя по его рассказам… Теперь, когда между ним и
Ангелиною установились совсем другие отношения, более напоминавшие отеческие и
дочерние, де Мон повеселел, сделался доверчивее и порою даже рассказывал о
своем прошлом: например, один раз он проигрался в пух только потому, что вдруг
заметил, что по рассеянности надел два перстня с не подходящими друг к другу
камнями. Тот проигрыш едва его не разорил, ведь свое состояние он составил за
картами: имея в былые времена высокую, но скудную должность, взяток не
принимал, однако охотно позволял нуждающимся в протекции проигрывать за зеленым
сукном.
Как это ни странно звучит, старый муж нравился Ангелине все
больше, она даже с сожалением думала о том времени, когда им не миновать будет
расставаться. Де Мон не жалел оставить дела, чтобы погулять с Ангелиной по
Парижу. Хоть и уверял нотариус, что Ангелина опоздала на четверть века приехать
в Париж – при последнем короле все было несравнимо лучше, и вместе с теми
счастливыми временами исчезли, разрушенные обезумевшей чернью, и многие красоты
великого города, – она не верила, что может быть лучше. Если революция и
разрушала, то Наполеон, придерживаясь того мнения, что Париж – сердце Франции,
за пульсом которого должно следить все государство, старался создать достойную
столицу своей всемирной империи. Это признавал и де Мон. Все, что Бонапарт
захватывал во время своих победных походов, было отправляемо им в Париж.
Возводились новые роскошные здания; расширялись набережные Сены; закладывались
новые гавани; сооружался наисовременнейший водопровод; обустраивались базарные
площади. Площадь Карусели обнесли стенами, а против Лувра протянулась новая
галерея. На Вандомской же площади триумфальная колонна должна была напоминать
последующим поколениям о деяниях Наполеона и его великой армии. Основана была
Биржа; церкви и капеллы, частью разрушенные, частью получившие другое
назначение в эпоху революции, были восстановлены и украшены. Начата была
Триумфальная арка на площади Звезды, построены мосты – Аустерлицкий, Иенский и
Арисский…
