Ангелина метнулась назад, попыталась поднять его, но тело
оказалось таким каменным, неподвижно тяжелым, что она опять закричала в
отчаянии, и де Мон, словно отзываясь, открыл глаза, слабо шевельнул губами.
Ангелина припала к нему, пытаясь расслышать его слова.
– Что? Что?! – кричала она.
– Бе-ги, – услыхала она тихий шепот. – Беги, оставь меня… Я
вижу… сюда идет Иллет!
И он вздохнул еще раз и улыбнулся, прежде чем глаза его
закрылись навеки.
* * *
Ангелина не умерла от страха тут же, на месте, лишь потому,
что помешал приступ жесточайшего кашля, после которого саднило в горле, но светлее
становилось в голове. Бояться надо было не привидений – вряд ли Иллет вздумает
ревновать к ней своего возлюбленного, – а дыма, который полностью заволок все
зримое пространство подземного хода. Ангелина вгляделась, мельком подумав, что
наверняка унаследовала от матери умение видеть в темноте, – и поняла, что струи
дыма уползают куда-то влево, и весьма проворно. Это означало только одно: их
тянет сквозняком.
Вдруг пришло воспоминание – поведанная старой княгиней
Елизаветой история о том, как она в Риме, в катакомбах Святой Присциллы,
спасалась от подземного пожара вместе с каким-то итальянским графом, а огонь
все летел за ними по галереям и проходам, влекомый движением воздуха. Елизавета
тогда спаслась; может, повезет и ей, Ангелине?
Она вдруг обнаружила, что, забывшись, уже встала и,
безотчетно прикрывая рот и нос рукавом, бредет по коридору, оставив где-то
позади в дымной серой мгле мертвого де Мона. Обернулась – нет, ничего не видно.
И пошла дальше, смешивая слезы, вызванные едким дымом, со слезами печали по
этому загадочному, сдержанному и такому великодушному человеку. У нее щемило
сердце от запоздалых сожалений о том, что они так и не поговорили по душам;
Ангелине было стыдно – ведь он мог счесть ее всего лишь потаскушкой, которая
гораздо более думает о мужчинах, любовных приключениях, кружевах и тряпках,
нежели о судьбе страны, которую оставила разоренной и измученной войною. Мог
счесть ее кем-то вроде Гизеллы д’Армонти. Ангелина невольно усмехнулась,
вспомнив непристойную сцену, описанную де Моном. Да, это уж точно была мадам
Жизель, ее ни с кем не спутаешь. В ней всегда ощущалось нечто порочное, только
Ангелина была слишком невинна, чтобы осознать это, а князь и княгиня Измайловы
– чересчур простодушны, неискушенны, оттого и поверили мадам Жизель.
Однако же как странно, как невероятно странно судит судьба!
С головой погрузившись в житейские передряги, Ангелина и сама уподобилась
жителям Бокера с их скрупулезным вниманием к мелочам. Что толку было презирать
Оливье, когда она и сама, считай, ни разу не вспомнила о побуждениях высокой
мести, приведших ее во Францию! Надо было стремиться в Париж, разыскивать мадам
Жизель! Однако ребенок… это ее несколько оправдывало. А когда Ангелина
поверила, что можно будет увидеться с родителями, она и вовсе позабыла о том
зле, которое содеяла ей графиня д’Армонти, и готова была ринуться через
Па-де-Кале, даже не оглянувшись на былое! Не для того ли заградил ей рок путь
из Франции, чтобы она довела до конца свою клятву расквитаться с Гизеллой
д’Армонти? Ну, дай бог тогда остаться в живых – и Ангелина клянется своей
любовью к России, к Никите, к родным, что заставит графиню однажды пожалеть о
содеянном ею.
Эта мысль несколько приободрила Ангелину и вернула к
действительности. Задумавшись, она не помнила, как шла, а теперь огляделась,
встревожившись, не миновала ли сгоряча выход?
Но нет, струи дыма по-прежнему змеились впереди, вот только
проход сделался куда у́же: Ангелина двигалась теперь пригнувшись, задевая
плечами стены. Потом ей пришлось согнуться в три погибели, потом вовсе
опуститься на четвереньки… Она ползла, путаясь в подоле платья, стирая в кровь
колени, и старалась ни о чем не думать, но в голову почему-то упрямо лезла
скабрезная история, когда-то рассказанная Оливье, история о некоей бокеровской
даме, к которой по узкому подземному ходу попеременно ходили два любовника, не
ведавшие о существовании друг друга. И вот однажды один из них, толстяк,
застрял в узком проходе и уже считал себя погибшим, да, на счастье, на него
наткнулся худой любовник, поспешавший на свидание. Господа были знакомы и после
первого изумления и испуга оценили положение, поняли, что оба были обмануты
бессердечной вертушкою, – и принялись хохотать, ибо, как говорят в Пуату, самые
рогатые больше всех смеются над другими рогачами. Толстяки вообще более
смешливы, чем прочие люди, вот и этот, застрявший, так хохотал, что даже не
заметил, как высвободился из стиснувших его стен. На радостях оба кавалера
помирились, поклялись в вечной и нерушимой дружбе, а потом вдвоем явились к
даме и, не дав ей прийти в себя от изумления, заставили ее разделять с ними все
их, так сказать, винные и невинные проказы – насколько хватило у них сил и
изобретательности.
Ангелина тоже внезапно расхохоталась – и тотчас пожалела об
этом: рано вспомнила эту историю, следовало бы приберечь ее напоследок, когда и
она застрянет меж земельных стен… а ждать осталось совсем недолго… Только чудом
и благодаря отчаянному упрямству она еще как-то протискивалась в этой крысиной
норе, то и дело стряхивая с лица землю.
«Это тебе дорого обойдется!» – сказал какой-то глухой голос
– ехидный и насмешливый, и Ангелина подумала, что, наверное, это уже приступила
смерть и пытается заставить ее угомониться, сдаться, перестать двигаться,
заставляет лечь и тихо умереть. Потом, сквозь шум своего надорванного дыхания,
она снова услышала тот же голос:
– Это же тебе не корзину рыбы купить! Человеческая жизнь
недешево стоит!
Теперь голос звучал совсем близко, верно, смерть подошла
вплотную, заградила путь… Ангелина подняла руку, слабо взмахнула ею, пытаясь
отогнать безносую… и невольно вскрикнула, больно ударившись кончиками пальцев о
грубые доски.
Дверь!
Голоса раздаются из-за двери!
– Не пойму я – откуда этот дым ползет?! – воскликнул кто-то.
И тотчас отозвался голос, при звуке которого Ангелина едва
не умерла от счастья:
– Да я уж давно заметил. По-моему, за этой дверью что-то
горит.
Оливье. Господи, это голос Оливье! Так, значит, Ангелина
добралась до того трактира, хозяин которого прежде имел дело с
контрабандистами!
– Оливье! – закричала она что есть силы.
– Там ничего гореть не может, – ответил первый весьма
категорично. – Там был вход в подвал, а теперь… Ты же видишь – дверь
заколочена, туда никто не ходит, а стало быть, пожар устроить некому.
– Говорю тебе, оттуда тянет дымом! – возразил Оливье. – Нет,
ты только погляди, погляди сюда!
