Миляга издал гортанный звук отвращения.
– Так ведь в этом и состоит кредо всех Маэстро, не так ли? Вы не хотите страдать – вам нужна только слава. Вы оплодотворяете своим фаллосом землю, и она приносит дары. Земле нужна ваша кровь, ваша жертва. И пока вы будете отрицать это, другие будут гибнуть вместо вас. Поверь мне, я бы с радостью перерезал себе глотку, если б знал, что этим смогу воскресить погибших. Но это был бы никудышный фокус. У меня есть воля, чтобы совершить это, но кровь моя не стоит и ломаного гроша. А твоя стоит. Не знаю почему. Мне кажется, что это несправедливо, но тем не менее это так.
– А что, Ума Умагаммаги обрадуется, если увидит мою кровь? – сказал Миляга. – А Тишалулле? А Джокалайлау? Так вот чего хотят ваши любящие матери от своего ребенка?
– Ты к ним не имеешь никакого отношения. Не знаю, откуда ты взялся, но уж точно не из их нежных тел.
– Но кто-то же должен был родить меня, – сказал Миляга, впервые за свою жизнь высказывая эту мысль вслух. – Я чувствую в себе цель, которой я должен достичь, и я думаю, что это Бог вложил ее туда.
– Не забирайся так высоко, Маэстро. Возможно, твое неведение – это единственная защита, которая имеется у нас против тебя. Отрекись от своих честолюбивых помыслов, прежде чем ты обнаружишь, на что ты действительно способен.
– Не могу.
– Почему? Ведь это же так просто, – сказал Афанасий. – Убей себя, Маэстро. Напои землю своей кровью. Это самая большая услуга, которую ты можешь оказать всем Пяти Доминионам.
В этих словах он расслышал горькое эхо письма, которое он прочитал много месяцев назад, в совсем другой пустыне.
«Сделай это ради женщин всего мира, – кажется так писала ему Ванесса? – Перережь свою лживую глотку».
Неужели он проделал все это путешествие по Доминионам только для того, чтобы во второй раз услышать совет обманутой им женщины? Неужели, после всех своих попыток разгадать тайну, в роли Маэстро он оказался таким же злостным обманщиком, как и в роли любовника?
Афанасий определил точность попадания по выражению лица мишени и с мрачной усмешкой вбил стрелу еще глубже.
– Сделай это поскорее, Маэстро, – сказал он. – В доминионах и так уже достаточно сирот. Не стоит умножать число жертв, чтобы потешить свое честолюбие.
Миляга оставил эти жестокие слова без ответа.
– Ты обвенчал меня с самой большой любовью моей жизни, – сказал он. – Я никогда не забуду тебе этой доброты.
– Бедный Пай-о-па, – сказал Афанасий, начиная вкручивать стрелу в мозг. – Еще одна твоя жертва. Сколько же в тебе должно быть яда, Маэстро.
Миляга повернулся и молча пошел прочь, под аккомпанемент повторяющихся наставлений Афанасия.
– Поскорее убей себя, Маэстро, – говорил он. – Ради себя, ради Пая, ради всех нас. Поскорее убей себя.
Миляге потребовалось около четверти часа, чтобы выйти из разрушенного лагеря и перестать спотыкаться об обломки. Он надеялся отыскать какое-нибудь средство передвижения – возможно, автомобиль Флоккуса, – чтобы реквизировать его для возвращения в Изорддеррекс. Если он ничего не найдет, ему предстоит долгий путь пешком, но стало быть, так уж суждено. Какое-то время дорогу ему освещали слабые отблески пожаров у него за спиной, но вскоре они угасли, и ему пришлось продолжать поиски при свете звезд, лучи которых едва ли помогли бы ему обнаружить машину, если бы визг свиноподобной любимицы Флоккуса Дадо не скорректировали его маршрут. И Сайшай, и ее потомство до сих пор оставались в салоне. Машину перевернуло бурей, так что Миляга подошел к ней только для того, чтобы выпустить животных, а после отправиться на новые поиски. Но пока он возился с неподатливой ручкой, в запотевшем окне появилось человеческое лицо. Это был Флоккус, и он приветствовал появление Миляги воплями радости, не менее пронзительными, чем визг Сайшай. Миляга взобрался на бок машины, и после долгих усилий и отчаянной ругани ему удалось наконец силой выломать дверцу.
– Маэстро, ты – мое спасение, – сказал он. – А я уж было решил, что придется мне здесь задохнуться.
Вонь в машине была невыносимой, и Флоккус пропитался ей насквозь. Когда он вылез, Миляга увидел, что одежда его покрыта коркой поросячьего дерьма. Постарались и детишки, и мамаша.
– Какого черта ты вообще здесь оказался? – спросил у него Миляга.
Флоккус счистил прилипшее к очкам дерьмо и яростно заморгал.
– Когда Афанасий сказал мне, чтобы я тебя вызвал, я сразу подумал: что-то здесь не так, Дадо. Лучше тебе сматывать удочки, покуда еще есть такая возможность. Когда я сел в машину, буря уже начиналась, и нас просто-напросто перевернуло. Стекла здесь пуленепробиваемые, и разбить их нельзя, а замки заклинило. Выбраться не было никакой возможности.
– Тебе наоборот повезло, что ты здесь оказался, – сказал Миляга.
– Теперь я вижу, – сказал Флоккус, озирая отдаленную перспективу разрушений.
– Что здесь произошло? – спросил он.
– Какая-то сила проникла сюда из Первого Доминиона, в погоне за Пай-о-па.
– Так это сделал Незримый?
– Похоже на то.
– Недобрый поступок, – вдумчиво произнес Флоккус, что было явной недооценкой событий этой ночи.
Флоккус вытащил из машины Сайшай и ее потомство (двое ее отпрысков погибли, раздавленные собственной матерью), и вдвоем с Милягой они принялись возвращать автомобиль в его нормальное состояние. Это потребовало кое-каких усилий, но мускулы Флоккуса вполне искупали недостаток роста, и вдвоем им удалось справиться. Миляга открыто выразил свое намерение вернуться в Изорддеррекс, но пока не был уверен в намерениях Флоккуса. Когда двигатель заработал, он спросил:
– Ты поедешь со мной?
– Я должен бы остаться, – ответил Флоккус. Последовала напряженная пауза. – Но я вообще-то никогда не был в ладах со смертью.
– Ты и о сексе говорил то же самое.
– Верно.
– Что ж тогда остается от жизни, а? Не так уж и много.
– Ты предпочитаешь отправиться без меня, Маэстро?
– Вовсе нет. Если ты хочешь ехать со мной, поехали вместе. Но только давай поскорей отправляться в путь. Мне надо быть в Изорддеррексе еще до того, как взойдет заря.
– Зачем? На заре что-то должно случиться? – спросил Флоккус с суеверным трепетом в голосе.
– Наступит новый день.
– Радоваться нам этому или печалиться? – спросил Флоккус, словно почувствовав какую-то глубокую мудрость в ответе Миляги, но не сумев до конца ухватить ее.
– Радоваться, Флоккус. Разумеется, радоваться. И дню, и тому случаю, который нам представится.
– А какой... эээ... о каком именно случае идет речь?
– Нам представится случай изменить мир, – сказал Миляга.
